– Янис? – плеча рука коснулась, из забытья очарованного озеро вытолкнула.
Колокольчик склонился над хозяином, полотном беленым одежды легкой щеку пощекотал.
– Что случилось?
– Ничего, – ключик пальцы в замок сложный, замысловатый переплел, только косточки побелели, губы кусает. – Заря скоро, ночь на исходе.
Удивился Янис, что времени не заметил, вздохнул тяжко. Василиск с постели спрыгнул мягко, вперед вышмыгнуть собрался. Колокольчик его мигом подхватил поперек живота, к себе прижал.
– Запру его, прости, если тебя защищать кинется, Ярый не сдержаться может, – ключик шепчет, с собой справиться пытается.
Не винит Яниса, боится за него.
Озеро кивнул молча, сам вышел, поднялся. Сыростью пахнет, влагой лесной душистой. Дождь ночью прошел, сгинул, капли после себя оставив крупные. Туман над водой плывет, пуховым платком ее укрывает. Едва-едва пробивается полоска на востоке, вершинами елочными прикрывается смущенно. Горят звезды на копьях синие – ручьи-стражи, все четверо, стоят охранниками по света сторонам. Шлемы безликие, гребни доспехов подняты – драться готовы, да только мишура все. Царевич понурый, виноватый у ив стоит, келпи по гриве гладит – один вожак из табуна вышел на берег, остальные по дну разбрелись. А больше и нет никого в видимости близкой. Только ветви ивовые качаются тихонько, облачко летошнее, кучерявое подозрительно близко к елке склонилось, зацепилось за верхушку, от ветра отмахивается.
Ярый лицом темен, без доспехов, только полоска кованая, в чешуях крупных пояс охватывает, сидит на корточках, руки свесил, кончиками пальцев воду задевает, рассматривает круги отстраненно. В рубахе мятой страж, встрепанный, тени на лице мечутся, переплетаются, глаза серебряные потухшие.
Хотел было Янис поздороваться, рот отрыл, но ни звука не вылетело, лишь вздох безмолвный, тяжкий. Озеро следом вздохнуло, потянулось, клин острый в небо взвился, застыл столбом каменным, переливчатым, чисто пик хрустальный. Янисъярви тунику светлую скинул, по пояс обнажился, волосы вверх поднял, под заколку убрал, упустил пару прядей. Ступить на поверхность водную не решится никак, страшно, холодит, лопатки сводит. Яр выпрямился медленно, глаз на духа озерного не поднимая, руку правую в сторону отвел. Высветилось меж пальцами, блеснуло, вспыхнуло. Язык серебряный вытянулся, плетью по воздуху свился, петлями на траву упал. Сверкает металлом расплавленным, искрами кутается, шипит хищно. Вздрогнул Янис неприкрыто, зажмурился. Знает хозяин озерный, видывал, на что способен кнут гибкий в руках реки охранной.
Уперся Янис руками в водяной столб, по запястья погрузил. Замкнула вода оковы крепкие, к месту озеро пригвоздило, замуровало. Замахнулся Яр легонько, чуть плечом повел. Взвизгнула змея серебряная, изогнулась, сверкнула да поперек спины белой узкой, напряженной легла, вензель выписала, расчертила. Вспух рубец алый, как нарисовали его. Выгнулся Янис от боли жгучей, губу закусил, стона не сдержал. Ярый дыханье пресек, судорогу видя, обождал с ударом вторым. Янис через плечо обернулся, бледный, глаза повлажнели.
– Дальше, – шепнул едва слышно, покорно.
Вдругорядь плеть взвилась, новый росчерк оставила, поверх первого, кожу не разорвав. Зашумел лес сочувственно, ветки-руки протянул, листьями замахал, стволами заскрипел. Третий внахлест пошел, кончиком острым бок лизнул, ожег. Вскрикнул Янис звонко, голову запрокинул к небу розовеющему. Капля крови клюквой спелой проступила под лопаткой взведенной, скатилась по пояснице изогнутой, впиталась в полотно белое. Наносил удары река размеренно, стараясь плеть придерживать, не давать ей размаху полного. Каждый вскрик Яниса в его груди отдавался, впивался острыми иглами, под кожу проникал. Ложились следы багровые, множились, линиями ровными, плотными. Вспухали, бугрились. На пятом ударе закричал озеро пронзительно. Плеть обласкала жарко грудь языком узким и там полосу оставила. На шестом дрогнула рука у Яра, сорвалась. Рваный рубец вышел, рассек больше нужного. На восьмом кровь хлынула, потекла ручьем сплошным, выпачкала, по ложбинке позвоночника потекла. Жжет серебро плоть юноши водного, не дает воде его оградить, рану закрыть, кровь задержать. Боль растекается, вспышками-зубьями глубоко вгрызается, держит. Птицы всполошились, повзлетали, солнце заполошно лучи выпростало, протянуло над верхушками деревьев густых. Выхватили пятачок озерный, силятся оградить, заступиться. Ноги Янису отказали, повис на руках, плечи вывернул. Мутит его от боли сильной, тошнота к горлу подкатывает, душит. Каждый след в память врезается, словно со стороны Яр видит, как кисть заносит, как плеть ходит. Внутри все обрывается, да только остановиться нельзя ему. Яниса кнутом вытягивает, себя самого изнутри рвет, наказывает. Два удара осталось, повременил Ярый, остановился.Хлыст на отлете держит, не пускает, дает надышаться, передохнуть.
Царевич зубами скрипел, чуть не крошил их, сжимая крепко, кулаки стискивал, сам за себя держался. Когда Янис голос подал, едва вперед не бросился, защитить, закрыть собой попытаться. Удержали. Звездою синей перед лицом свет копейный вспыхнул. Один из ручьев поперек дороги встал, головой качает, глаза серые в прорезь шлема щурит.
– Не смей, человек, – шипит, не разобрать по голосу, – вмешаешься: добавишь наказание. И себе, и ему.
Выругался Иван себе под нос скороговорно, отступил, на землю сел. Отвернуться себя уговаривает, да не выходит. Ключи стоят, сгрудились, за руки держатся. Младшие ревут в три ручья, захлебываются, всхлипнуть не смеют. У Милого в глазах бездна ужаса плескается, губы в кровь искусал зубками острыми. Колокольчик с Хрусталем за плечи его обнимают, Ждана придерживают, сами бледные, вздрагивают, жмурятся.
Ртом открытым Янис воздух холодный утренний втянул, кое-как на руках подтянулся. Сгорбился, позвонки проступили гребнем малым. Ходуном ребра ходят, силятся дыхание выровнять, да боль мешает. Вскинулся росчерк серебряный, свистнул. Изогнулся, самым кончиком зацепил, погладил, не порвал. Последний удар Яр удержал, только щелкнуло громко, едва-едва ягодиц под тканью тонкой домашней коснулось, да и отступило. Исчез хлыст, искрами осыпался, свечением обратно в руку стража втянулся. Осел с тяжким вздохом Янис на колени, вода, всплеснув, его выпустила. Растекся столб высокий, обрушился, брызгами в стороны раскатился. Царевич вперед бросился, да сызнова ему стражи дорогу заступили, крест-накрест копьями скрещенными остановили.
Чаровник к ключам отошел, шлем снял, шепчет им что-то. Те кивают, слезы утирают. Милый на ручье повис, на груди в доспехе жестком лицо спрятал. Ждан по спине его гладит, утешает.
Ярый на колени рядом с озером стал, тронул осторожно. Сжался Янис, застонал, голову прикрыть попытался, отползти в сторону.
– Тише, тише, – Яр шепчет,к себе прижимая, баюкая, спины изувеченной стараясь не касаться. – Все закончилось. Потерпи еще немного.
Прильнул к нему Янис доверчиво, молчит. Иван чуть волком не воет – все сызнова повторяется. Ярый на руках озеро в дом относит, а он, чурбан как будто, стоит и сделать ничего не может. Отпихнул стражей, обошел их кругом, следом за рекой поспешил.
Ярый внес Яниса в опочивальню, на живот уложил, волосы выбившиеся убрал. Ладонью над кожей рассеченной провел, не касаясь. Выгибается озеро, стоны не удерживает.
– Сейчас уймется, – Яр шепчет, одежду с себя срывая, на пол швыряя. – Успокою, боль сниму. Только доверься… последний раз. Пусти меня, Яни, прими…
Услышал Иван, споткнулся на пороге, отступил. А как ответ едва слышный озера до него долетел, так и вовсе попятился. Выходит, прав был водник, сколь не упрямился царевич. Прочь выскочил Иван на поверхность, слушать, видеть и верить не желая.
Вело от боли Яниса, спину жгло, выворачивало. Одежда мешала, давила, воздух раскаленным казался. Земля больно под колени ткнулась, травой не смягчила. В голове пустота поселилась, ни мыслей, ни чувств, только тоска одна щемящая. Руки Яра прохладные облегчение дарили, его объятья осторожные успокаивали. Прижаться к реке хотелось, утешиться. Когда лег рядом с ним Ярый, Янис позабыл себя и все вокруг. Пил поцелуи нежные, под руки подставлялся. Дарили ласки речные успокоение, от боли спасали.