– Хочу.
Померкло зрение. Пропали облака пухлые на небосводе лазурном, пропали толстые стебли осоки сочной, шелестящей. Вместо леса темное пятно стало. Растеклось, расплавило краски дневные, наново картину мирскую перекрасила. Смотрит Янис удивленно, моргает. Думал он всегда, что цвет черный, угольный скупой да скучный, нет в нем жизни, нет легкости. Видит Янис перед собой равнину темную, переливающуюся всеми оттенками ночи непроглядной. Валуны высокие, иссеченные, каждый на цветок распущенный похож. Змеятся меж ними тропинки-трещины, причудливые, свитые, не разберешь. Листья у цветов-камней тонкие, прожилками блестят, как сколы графитовые, озеро такие в доме у Ярого видел, на дне реки встречал. Дрожат на ветру литья те, звенят мелодично, нежно, как мелодию выплетают, напевают, убаюкивают. За ними высятся деревья черные, стволы изогнутые, кроны на один бок скошены, будто ураган вечный их гнет, треплет. Листочки крохотные на веточках прозрачных каждый формы своей, единой;жилочки просвечивают, искорки черные под кожицей тонкой трепещут. Шелестит каждая крона на свой лад, в песню общую свой голос добавляет. Вот та, овальная, со слезами-лианами длинными – высокую чистую ноту издает, а рядом растрепанная, тонкими веточками торчащая в стороны разные – пониже пришептывает, причитывает. Трава под деревьями – травинка к травинке, колосок к колоску, хрустальная, на конце каждой слезинка-росинка подрагивает, алмазом темным подмигивает, не падает, колокольцем звенит.
– Только воды нет, прости, – шепчет голос на ухо. – В мире мертвых лишь одна река, одинешенька, нет у нее ни притоков, ни ключей студеных… хмурая, седая. Потому и очарован я озером твоим был, когда зеркало искал. Идем по тропинке…
– Янис?! Янис! Очнись же!
Чаровник встревоженный озеро за плечи встряхнул, поднял. С трудом в себя юноша водный пришел, вернулся, отряхнул, сморгнул грезы страны подземной.
– Что ж от вас покоя нет, – промолвил недовольно, приподнимаясь лениво. – Что еще, Чаро? Опять страж зовет, собираться, бежать сломя голову?
Отпрянул ручей в удивлении. Еще миг назад Янис бледнел на глазах, прозрачным становился, только не в воду уходил, просто растворялся, а на руках раскинутых, безвольных, узоры вскипали теменные, вились, выше забирались. До самой шеи укутали цветами-шипами. Испугался ручей, будить кинулся.
– И дело тебе какое? – Янис вырвался, на руки мельком глянул. – Зачем пожаловал?
– Я… – растерялся Чаро от напора гневного. – Велел Ярый зеркало проверить….
– Так иди и проверяй, – хозяин озерный на дом махнул. – Открыто, и так проходной двор давно.
– Янис…
– Да, знаю, ведаю. Сам виноват. Иди смотри, защиту снял. Проверяй, коль душе угодно. От меня отстань.
– Дак без тебя не могу, – Чаро руками разводит, на попятный сдал, присматривается – неладное с Янисом творится.
Вспыльчивый озеро после ссоры еще стал, часто ругал его, прогонял, но таким нервенным, раздраженным, впервые его страж видел.
– Ты же… с зеркалом связан, я не подойду.
– Проверял его утром я, как обещался. Слово свое держать привык. Так вот: темени нет. Все спокойно. Мне не веришь – к воднику сходи. Он велел жить как прежде, веселиться, хороводы водить, ждать следующего полнолуния. Авось всех сожрут.
Отступил Чаро, поперек слова не сказавши, выпустил Яниса злого, пройти ему дал, вслед посмотрел. Рубаха мокрая спины узкой не скрывает, волосы на плечо сброшены, не застят – цветет поверх рубцов узор сложный, витиеватый, вроде дерева с короной разлапистой, на один бок скошенной, по плечам лианы сбегают.
Дверью хлопнул, по ступеням спустился, топая, озеро в опочивальне заперся, к зеркалу подошел. Темна поверхность, инеем черным подернулась, кристаллами снега проклюнулась, недвижимая.
– Покажи мне царство Навьино, – просит Янис.
Вздрогнул артефакт колдовской, просветлел, зазвенел довольно. Показал поле черное, рекой серой поперек пересеченное. Вдали лес, вблизи камни. Пустынно все, красоты первозданной. Ни душ, ни страшилищ голодных, хищных. Весь день оставшийся Янис из дома не поднимался, не показывался, рассматривал скалы черные, берега, кручи высокие, сверкающие. Красив мир нижний, но жить там не хочется.
– Вот и мне не хочется, я же живой, в отличие от душ, – Навья появился, едва солнышко спряталось, лучами еще золотилось.
– Но ты же хочешь их сюда привести, – озеро пугаться не стал, собеседника рассматривает, дивится.
Другой теперь Навь, спокойный. Глаза только горят по-прежнему, частичку мира нижнего в себе несут, показывают.
– Не звал я душ сюда и звать не собираюсь, – руками развел хозяин подземный, поморщился болезненно, чисто флюс его беспокоит. – Но и сам среди них жить устал. У меня тут избранник остался… не хотел я, чтобы мертвые здесь жили, только чтобы общались, в день единый на границе встречались, родных не забывали. Разве это неправильно?
– Не знаю, – тихонько озеро ответил, вздохнул негромко.
Улыбнулся Навья печально, присел на мрамор узорчатый, на зеркало глядит, Яниса избегает. Сызнова озеро растерялся.
– Пойдем к столу, – позвал внезапно, сам себе удивился.
Согласился Навья с радостью, осторожно столешницу хрустальную гладил, заново ощущения вспоминал. Угощение не тронул, только на тарелке разложил узором диковинным, потешил хозяина гостеприимного. А потом взялся рассказывать, как мир его устроен. Как души попадают, как живут, коли можно жизнью за гранью назвать. Сколько отмерено кому наказание, как вернуться, возродиться, как навечно остаться в садах темных.
Заслушался Янис невольно, времени счет потерял.
– Солнце близко, Яни, – Навья встал потянулся, подошел близко. – Сил у меня не хватает ему противиться, не взыщи. Спасибо за разговор, за угощение. Пора мне. Коль позволишь, завтра загляну, еще потешу, расскажу что.
– Приходи, – согласно озеро кивнул, встал порывисто проводить до зеркала.
Навья уверенно рукой его талию оплел, к себе привлек, поцелуем осторожным губ коснулся едва уловимо.
– До скорой ночи, хозяин озерный.
Сказал и исчез, дымным облачком пролетел, в поверхность зеркальную втянулся. Усталость каменную озеро ощутил. На плечи легла, припечатала, свинцом веки налила, ресницы неподъемные едва трепещут. Добрался до опочивальни Янис, в сон провалился. Не вспомнил ни про василиска, в комнате притаившегося, ни про ключей своих. Не удивился, что ночью никто не пришел, не проведал, словно забыли.
И в зеркало ни разу не посмотрелся… разрослась темень на теле стройном, почти целиком опутала, на щеки вензелями зашла, улеглась.
Чаровник меж тем прямым путем, коротким, по течениям подводным к реке вернулся, в дом поспешил, келпи бросив у коновязи. Ярый в горнице сидел, вино в кубке рассматривал, откровений на дне выискивая. Дернулся неловко от неожиданности, когда ручей ввалился, косяк плечом едва не своротил. Рассказал, поведал Чаровник хозяину сомнения свои, Яниса описал, узор темени на нем. Отставил Яр вино подальше, отодвинул, лужу через край плеснувшую рукавом утер.
– Что про зеркало тебе сказал?
– Что нет на нем темени, – Чаровник вино утянул, одним глотком осушил, рот утер. – И водник подтвердит.
– Странно, – река по столу постукивает, хмурится. – Ты в дом спустился, проверил?
Чаро покаянно головой качает, винится. Не стал раздражать сильнее, побоялся, что коли темень и впрямь от обиды, ярости, то разрастется шире, оплетет целиком. Хозяин вины не отмерил, сам бы не настаивал, на рожон не лез, не провоцировал. А что неладно с Янисъярви,так то прав Чаровник, не ошибается, не преувеличивает.
Хотел река-страж подойти осторожно, приблизиться, взглянуть, да не пустило его озеро. Протоки свободные водорослями черными взялись, перекрыли, стеной плотной встали. По краю поляны озерной стена туманная стоит, не ломается, под ветром не рассеивается. Чаро поперед хозяина сунулся, ладонь приложил. Отбросило ручья назад, к земельке сырой приложило крепко, огрызнулось щупальцем призрачным, дух вышибло.
– Надо водника найти, – Ярый ошибку не повторил, близко не подошел.