Чаро головой покачал, опустился, на воду уселся, ноги вытянул.
– Не знаю, как мы справимся, коли такая силища в темени сокрыта. Не отвлечем Навью, так нам не выбраться. Может, правда лучше было Совету уничтожить всех разом.
– Ты белены, что ль, объелся?! – Иван на ноги вскочил, закричал злобно. – Как так уничтожить? Убить и все тут?
Роман кашлянул, царевича подтолкнул, поток словесный прерывая.
– Не поможет нам мера страшная, – цыган на Чаро прямо посмотрел, увидел и боль, и усталость. – Коли озеро уничтожить, Навья останется. Кто слово свое даст, что другого выхода не найдет? Да и не подобраться к озеру, стена терновая не пустит, а воздуху сил не хватит с водой да с землей сладить.
Иван охолонул быстро, на ручья глядит спокойнее, понимает, что устал сильно, отчаялся от того. Обратно василиск пробежал с хвостом рыбьим в зубах, за ним Ладушка.
– Хотел бы я как они быть, – Чаро вдруг хмыкнул криво, бровь рассеченную тронул осторожно. – Беззаботным, в догонялки играть. С Милым… или Жданом. Хозяину выговаривать за Яниса или прикрывать, когда он на совет опаздывает. Ночью спать спокойно, крепко… или не спать жарко.
– Все будет еще, – цыган сказал уверенно.
– Почем знаешь, человек? – улыбка ручья на губах увяла, побледнела и исчезла.
– Тем мы от вас, духов, отличаемся, наверное, – Роман не сердится, говорит спокойно. – Мы много не верим, но всегда надеемся на лучше. Даже если голову сложить должны завтра – вдруг, да авось подсобит, удастся уйти.
Расхохотался Чаровник, на себя прежнего, неунывающего, походить вновь стал. От дома рыкнули зло, шипение василиска послышалось. Ярый вышел на крыльцо, встряхивается, волосы мокрые, потемневшие в стороны топорщатся.
– В реку темень стала просачиваться, – хмуро сообщил он, Чаро ощупывая, касаясь там, где плоть широко расходилась, шрамы глубокие грозила оставить. Ручей молчал стойко, только морщился. – Пришлось сызнова заслоны ставить, отгораживать.
– Ненадолго же, – Иван говорит. – Чему хмуришься?
– Ключей чувствовать я перестал. Либо мертвы, либо ушли с головою в темень, не вернуть. Плохо это. Коли они теперь к Янису прикоснутся, за собой потянут. Надеялся, что Навья их оставит про запас, но, видимо, сил у него не так много – тянет отовсюду.
– Хрусталя я видел, – Чаро голос подал сквозь стон болезненный. – Не узнал меня, не подошел, хоть окликал… ой!
– Тише-тише, уже все, – Ярый сжал плечо ручья старшего, залечил рану последнюю – рубец неровный розовый края стянул, засветился. – Коли так – худо. Ключи на стороне Навьи – за ними присматривать придется. Слабые, ан все равно.
Замолчали все, призадумались. И без того не весело было, а теперь и вовсе грустно. Деревья вдали шумели, под ногами речка журчала недовольно, облака по небу ползли деловито. Матушка-природа делала вид, что не замечает черного бельма на озере, али надеялась на детей своих.
Ярый Чаро в дом увел, уложил в постель свою широкую. С другого края Ирро свернулся, дышит натужно. Ранен был тяжелее брата старшего, едва руки да глаза не лишился, вовремя Яр его вытащил. Страж сам едва ушел, когда темень из протока на него кинулась, хищной тварью обернувшись, бестелесной. Ан стоило на нее отвлечься, из-под коряг змеи вывернулись, телами скользкими обвились. Шипы, по всему телу рассеянные, доспехи протыкали, пытались чешуи выдрать, до тела добраться. Жалили ядом странным, к горлу подбирались. Если бы не конь Яра норовистый, мог река и не отделаться так легко. Скакун водный как увидел, что хозяин попал в беду, на змеев бросился, копытами ударил, клыками мощными впился в шкуры черные. Себя не пожалел, но дал время нужное, чтобы Ярый вырвался, плеть выпустил, копье призвал да ручьев своих увел.
– Если тьма так всемогуща, как мы к озеру вообще подойдем? Янис-то нам не помощник, он пламенем занят будет, видел в прошлый раз, не до мира ему было, – Иван сказал да язык прикусил.
Яр только отмахнулся. На пол сел, к кровати спиной привалился, глаза прикрыл устало.
– Когда пламень вырастет, темень присядет, как пена молочная в подойнике. Навье придется и с Янисом быть, и на тварей своих отвлекаться. Мы сможем ближе подойти. А дальше – главное успеть, – страж замолчал, цыган подхватил, продолжил.
– Главное успеть, пока Навья еще пьян от силы будет, его убить, а Яниса вытащить. Пусть и мало нас, но так оно удобнее. Подберемся тишком.
Иван закивал согласно:
– Успеть Яниса вытащить – вот, что главное.
Ресницы с трудом Яр поднял, на царевича глазами больными глянул, как на дите неразумное – так и Роман смотрел. Ревности да соперничества во взгляде не осталось, только усталость безмерная.
– Если успеешь – то позаботься о нем.
Иван ругаться начал, поднялся и в лес ушел, василиска с собой свистнув.
К полудню напряжение билось, словно пичуга пойманная о прутья клетки прочные. Чаровник первым проснулся, в воду ушел, за ним Ирро потянулся. Баловник и вовсе не показывался, они со Студенцом форму человеческую не принимали, так течениями быстрыми оббегали, присматривали, не приближались. Над озером тучи расходились, собирались венцом по кругу, не смея приблизиться. То ли Ветреница вмешалась, то ли Навья наколдовал чего, но коли так до темноты и останется – Луна око свободно откроет прямо над водой озерной.
Роман меланхолично трубку курил, ножи метал небрежно, на ступеньке верхней сидючи. Летели тонкие клинки аккурат в корягу высушенную, волной неуемной на берег выброшенную, стучали мерно. Иван Чаровника дозвался, лук выпросил, тренироваться надумал. Только стрелы все криво да косо летели, в корягу под странным углом втыкались. Хоть волком вой, на стенку лезь, вечер зазывай. В клепсидре водной, что у Ярого в горнице большой стояла, капли-песчинки падали неохотно, медленно. Сочились чисто сироп густой. Игривый, проснувшись, на царевича посмотрел, вытащил стрелы серебряные, лунными называемые. Объяснил, почему стрела каленая мороку теменному вреда не причинит, а металл белый – смертельно опасен. Заболтал, заговорил, отвлек.
Страж же на воде лежал, в небо смотрел, не мигая. Река скулила неслышно, ластилась, а Яр вспоминал. Улыбку хитрую, взгляд лукавый. Руки нежные, крепкие, волосы прохладные, переливчатые. Запах легкий, воздушный, словно кувшинки цветок. Вкус необычный, сладость с пряностью перемешанную. Разговоры веселые, смех серебристый. Все то, что в памяти и без того бережно хранил, сейчас укрывал, прятал. Прощался про себя.
Сумерки крались татем неслышным. Ветер притих, прилег на траву густую. Дымом потянуло, по реке низко туман взялся первый, робкий. Прозрачным саваном потянулся, в осоке сочной путаясь, за кусты склоненные цепляясь. Стремнина журчала негромко, притихнув под приказом суровым стража. Ярый Серебряный угомонил усмирил течения свои, усыпил табун, дабы в отсутствие его – а если еще и не вернется – не вышла вода из берегов крутых, продержалась, не затопила луга, леса да деревни людские.
Иван, на приготовления глядючи, слюну горькую сглатывал. Не страх владел царевичем – отчаянье отрешенное. Роман хмурился все время, на стража поглядывал косо, на ручьев бледных, ослабленных. Качал головой кудрявой, но с советами не лез. Чай не дети малые, знали, на что шли.
Келпи, не усыпленные, быстро всадников до места доставили, рассыпались каплями крупными, в землю ушли, растворилися. Чаровник приказы раздал. Баловня со Студенцом в одну сторону отправил, сам подле хозяина остался, Игривый – за людьми пристроился, спины прикрывает.
Янисъярви проснулся тяжело, когда день уже уходил, зарей прощался, вечер звал. Грезы отряхнул, сел, покачнувшись, на постели широкой. В голове муть стояла, тишина на уши давила. Озеро не плескалось игриво, застыло, будто промерзло до дня самого. Тревожился Янис, спал беспокойно. Не сны приходили, обрывки странные. Раньше голос звал, али шепот на ухо мстился, нынче ничего. Лица смазанные, лес дремучий, темный.
– Навья? – позвал, окликнул озера хозяин, зябко плечами повел.