Яр змея оскалом встретил, приветил копьем острым, плеть в левой руке только взвизгнула, засветившись ярче обычного. Хоть не питается силой костра синего страж-река, ан луна ему все равно помощь. Петля жесткая змея обожгла, чешуи вырвала, кровь по земле пустила. Кокатрисы полукругом встали, Ирро да Чаро теснят, ан не поддаются ручьи, держатся. Кипит битва, не заканчивается. Второй виток жгучий на шею змея лег, стянул пуще прежнего. Задымилась тварь, зашипела, трещотка судорожно загремела,землю взбивая. Поднатужился Яр, на локоть плеть намотал, чисто жеребца ретивого поймать пытается, подвинул змея. Тот сопротивляется, мотается, кольца свивает. Копье в воздухе свистнуло, эхом отразилось, голову лобастую к земле пришпилило сквозь пасть раззявленную, пробив плоть нежную. Ирро хмыкнул криво, успел только локтем закрыться от пары кокатрисов. Синяя вспышка по глазам ударила, лужа в землю впиталась.
Чаро завыл горестно, голыми руками в шею птицеящера ближнего вцепился, клюв надвое разорвал, тушу отбросил.
– Янис! – заорал Иван, надсаживаясь, увидев озерного хозяина у самой водной кромки.– Янис, Янис, мы тут!
– Молчи, глупый, – Роман сурово одернул, вперед шагнул, ловко лапу по сочленению кокатрису подсек клинком коротким, отвлек.
А когда тот взлетел, от атаки неожиданной дернувшись, в глазницу кинжал вогнал, выдернул поскорее, отступил.
Понял Иван, чего раньше в запале не заметил: стоит за стену, терновником обозначенную слабо уже, размыто, неверно, отступить, твари теменные словно видеть перестают, лишь клекочут, крыльями хлопают, но не выходят. Да и сам куст еще ниже склонился, уже не опасным, увядшим кажется.
Ярый на крик Иванов отвлекся, едва не нападение не пропустив. Но вовремя Чаро подсобил, заслонил, копьем отогнал создание. Иван добил тварь раненную, с сожалением на колчан пустеющий посмотрел. Оставшиеся птицеящеры к земле припали, полусферами крылья встопорщили, отступают, пятятся, зовет их хозяин обратно. Чаро к Баловнику подбежал, осмотрел, губу закусил. Ручей младший только слабо рукой махнул и вдруг вспыхнул, следом за братьями ушел, развоплотился.
Яниса силуэт у костра пыхнувшего застыл, извернулся, в позе неудобной выгнулся. Вокруг словно кокон темный закрутился, тонкие ниточки теменные сплетает, на катушку-тело вытянутое наматывает.
Луна полыхнула, золотым оком уставилась в землю, в гладь черную, водную. Синее пламя отозвалось гулом мощным, языки-руки вверх протянуло, подросло, поднатужилось. Вспенился костер колдовской до самых небес ночных.
Отряхнулся от танца дурмана Янис, улыбнулся, глаза прикрыв, ресницами занавесив взор туманящийся. Привычное опьянение им овладевало, медленно, неохотно, не как в разы прежние. Накатывало постепенно, томленье пробуждало. Не понимал, не видел разум одурманенный, что ключи ведут себя странно, словно и не он вовсе. Близко не подходят, не ластятся, только смотрят тяжело, неподвижно. Что чуть дальше битва кипит, кровь проливается. Змеиные дорожки Янису мнятся узорами светящимися, какие раньше огоньки плели, выкладывали. Клекот – песнями мавкиными.
Язычки синие в танце кружились, змейками игривыми свивались, звали, манили к себе, испить их силы крепкой, приникнуть поцелуем глубоким к источнику вечному.
Навья ближе подошел, по плечу обнаженному озеро погладил, пряди распущенные перебрал. Дернулся Янис в сторону, обожгло морозом острым. За спиной закричал кто-то отчаянно, по имени хозяина озерного позвал, окликнул.
– Нет, – сорвалось с губ против воли.
Шаг назад отступил Янисъярви, обернуться попытался. Ключи темные уже на воде стояли, ждали послушно.
Навья только улыбнулся.
– Тебя уже никто не спрашивает, хороший мой.
Тычок сильный – и летит Янис в пламя. Взъерепенился искрами яркими, всхрапнул недовольно колдовской костер, принял любимца своего, закутал, обласкал, отгородил. Выплавил мысли, опасения, заменил на жажду великую. Хозяин душ ушедших бровью повел, вздохнул глубоко. Связь непрочная, пунктирная, меж ним и водным юношей силы пока не давала, но совсем немного холодила, освежала.
Шелест да хруст Навью отвлекли. Досадливо поморщился он, обернулся, в ночь вглядываясь глазами горящими.
– Упрямцы, – фыркнул довольно, игриво, языком по губам скользнул. – Давайте еще поиграем, покудова время есть.
Негромко приказ отдал Навья, ключи зашевелились. Прочь от костра отступили, развернулись слаженно, по нитке единой вперед двинулись. На корточки присел Навья, когтем острым черным линию провел, словно землю взрезал. Умерла трава, почернела, раной раздалась, туманом истекла. Деготь теменной выплескивался, словно кровь из жилы порванной, выступал, просачивался, к ногам Навьи тек, обвивал их лениво, сотней языков вытянувшихся облизывал. Как пламя синее Яниса ласкало, трогало трепетно, так темень жалась к Навье, внимания выпрашивала. Приголубил ее небрежно, как зверушку малую, зашептал наговор колдовской, путы снимающий. Потек деготь неохотно в стороны все, тянется, по контуру, до того намеченному, карабкается, берег затопляет. Из тумана мглистого, что над теменью занимается, прорастают щупы тонкие, по воздуху хлещущие жадно. Где на куст, траву наткнется щуп такой, так враз живое отмирает, пеплом осыпается аль слизью расходится, пузырится.
Ярый шлем стащил, лоб утер. На Чаровника не оглядывается, не смотрит. Лишь на людей взглянул коротко. Пусть стоят покудова, где стоят теперь. Авось увидят лазейку, воспользуются. У царевича простых стрел не осталось, зато серебряных, со звездами лунными, еще с пяток штук найдется. Коли в Навью всадить поглубже, будет шанс спастись. Да и сам страж-река, хоть и кололо в боку раненом, в голове шумело от потери ручьев близких, на ногах крепко стоял, сдаваться не собирался.
– Яр, – Чаровник сам встал рядом, кивнул едва заметно.
Ключи стоят на дороге озерные. Тонкие, хрупкие, волосы длинные струятся. Да только не вода с них капает, темень сочится. Колокольчик первым идет, ноги механически переставляет. Ярый рыкнул негромко, плеть вскинул.
– Может… – Чаро начал и сам оборвал себя.
Видит, что выбора нет, не оставлено. Копье в руке ручья засветилось неохотно. Ключи в линию стали, путь перегораживая.
Иван занервничал, Романа в бок пихает.
– Им помочь надо, – царевич вперед шагнул, границу почти переступив.
– Нечем помочь, – Роман вновь Ивана перехватил, не пустил.
С рекой они давно оговорили, что царевичу стрелять от стены надобно, не подходить в толчею битвенную. Не потому, что слаб и неразумен, а потому, что про него в пылу забудут, а стрелок он отменный. Не промахнется. Коли не поторопится.
– Ну хоть что-то…
– Стой на месте, Иван, – цыган пригрозил. – Коли хочешь помочь им, Янису, стой. Тебе в живых надо остаться.
Вдруг дрогнули ключи, будто маревом жарким их объяло, размазало по контуру. Из груди у каждого угол острый выступил, будто на булавку их наткнули. Руки сузились, пальцы срослись, гуще почернели, остриями блеснули.
– Не жалеть, – Яр приказал, плетью свистнув.
Распалась цепочка. Мил со Жданом к Чаровнику ближе оказались, Колокольчик с Хрусталем Яра окружили. Слабы были источники озерные, ан темень их закалила, переделала. Медленные атаки вялые, но с наскоку не ударить. Стрелами бы уложить, но цыган многомудрый опять Ивана придержал, велел серебро беречь. Терновник перекрученный вдруг дернулся, попытался плети расправить. Роман отпрянул, затаптывать принялся, подрезать стволы гибкие.