– Остановись, – ласково прошептало, отдалось в тишине напряженной сердца перестуком взволнованным.
Снова рядом Водник соткался, вздохнул тяжело, устало. Роману кивнул, рукавом взмахнул небрежно. Вырвалось облако пара из-под хламиды потрепанной. Темень взвизгнула испуганно, высоко и тонко, отползла, с треском раскрылась, сквозь себя пропустила.
– Надо Навью искать, – Иван шипит, девочку крепко держит – разжать руки не дает клятва, – головой крутит, высматривает.
Синее пламя все еще рдеет, высоко стоит, трещит рассерженно, свет от него тянется во все стороны до стены, а там обрывается, как лезвием отрезанный, покалеченный.
Янисъярви замер над рекой распростертой, голову поднял, моргает удивленно, неверяще. Тьма из глаз ползет дымком в рот, в ноздри забирается. Будто пустая оболочка телесная, а внутри токмо она единая царствует.
– А чего его искать, – водник ухмыляется, капюшон сбрасывает.
По лицу тени мечутся, в глазах серебро горит, а на руках браслеты теменные, копьями-шипами проросшие. Только странные они. Не шевелятся, не меняются, намертво застывшие, контурами белыми взяты, ограничены.
– Вот он, спрятался, – водник на Яниса указал; ощерился хозяин озерный, зубы острые оскалил. – Тела ему пламя не даст, а вот другого вытеснить, силой занятой придавить – позволило.
Ярый попытался ухватить суженного, да тот отмахнулся небрежно. Реку прочь откинуло, по земельке прокатило, ободрало о шипы выставленные. Волосы озера цвет утратили, почернели, сам вдруг выше стал как будто, в плечах слегка раздался. Роман обогнул стоящих осторожно, до Ярого дошел, подняться помог. Бок у стража разворочен, плоть до костей реберных срезана. Но напряжен, готов к схватке все еще.
То на водника смотрит тяжело, то на Яниса… или Навью. Как теперь назовешь, коль сплелись. Не взял хозяин душ юношу водного, как обещался, не надругался даже. Попросту в его тело проник, целиком в нем остался, разум духа обуздав, погасив.
– Ну здравствуй, Навь, – еще шажок малый водник сделал, замер, улыбкой забавляется.
Лада на руках Ивана заерзала, ромашка лепестки осыпала, в пальчиках детских смялась. Не смотри царевич так пристально на озеро, заметил бы странное. Цветок не увял, заново оброс.
Янис-Навья улыбку воднику вернул, обхватил себя руками, словно полы запахнул – темень послушная ближе подобралась, сгустилась.
– И тебе не хворать, Виз, коли не шутишь, – голос Навьин с губ озерных лился сладким сиропом вкрадчивым, журчанием мягким, переливчатым. – Давно тебя не видел, не изменился совсем.
– А ты изменился, суженный, – один из совета еще ближе подошел, Роману знак странный сделал, на Ярого глянул сурово, бровью дернул, преобразился.
Седина пропала, костлявость ушла чрезмерная. Хламида истончилась, обернулась обычным костюмом охотничьим, плотным. Коса зеленая, водяная, на спину упала. Сила в руках налилась, глаза светлее стали, проклюнулись серым ключевым.
– Скучал? – Янис-Навья опасливо покосился, шаг в сторону сделал, по кругу пустился.
– Скучал, – водник кивнул согласно, в противоположную сторону шагнул. – Вернуть хотел. Да ты только все мешкал. Звал давно, все приглашал. Забыл меня, Навь? Али другому обещался в мире своем подземном?
Иван рот раскрыл, а Ярый выругался, солнце да матерь помянув. И как сразу не сообразили, не додумались. Вода – единственное живое, что в царстве мертвых течет. Да и проход в воде сотворен был. Темень в воде растворялась. Кругом вода. Вода – жизнь. С кем еще мог быть обручен повелитель душ ушедших?
Водник легко рукой повел, пальцами воздух сжал. Пламя изогнулось трепетно, вперед и вниз наклонилось. Лепестки тонкие, как лезвия острые, сквозь темень прошли, отделили часть, отрезали. Роман Ивана в сторону потянул, к реке-стражу ближе. Из-под ног Виза водица забила, прозрачная, чистая. Тихонько жгутом тугим собралась вдоль границы, вокруг озера заструилась. Разъедает вода теменной барьер, размывает, подтачивает.
– Да что происходит? – Иван шипит не хуже Навьи, Яра в плечо кулаком стукнул, из оцепенения злого назад вернул.
– Обвели нас, царевич, вокруг пальца обвели. А Навью надо из Яниса достать, – под нос скороговоркой низкой Яр ответил, пытаясь плеть выпустить.
Но силы реки истощились, лишь искры с пальцев сорвались. Виз с Янисом-Навьей меж тем по кругу ходят, шаг вправо, два влево, на посолонь да против. Друг в друге что-то высматривают. Хозяин душ в темень кутается, в себя ее не впускает, а водник тонкие ручейки выпускает, внешне спокойный, только жилка на лбу бьется ретиво, выдает волнение.
– Но как? – Иван на Романа оглянулся, цыган плечами пожал.
– Не наша уже это битва… и никогда нашей не была. Мы только отвлекали, путь расчищали. Али вовсе приманкой были.
– Не бойтесь, – Лада вдруг вмешалась, голосочек тихий, звонкий разговор прервал. – Тятя справится, сможет. А вы тогда Яни уносите, но далеко не убегайте. Пока смотрите.
Виз вдруг головой тряхнул упрямо, воздуха набрал, рукавами плеснул. Костер на воде отозвался, свернул лепестки-языки в шар и в спину Навье ударил. Пошатнулся Янис, споткнулся. Водник вплотную подошел, руки на груди обнаженную положил, нажал легонько, будто толкает что-то.
– Иди ко мне, – шепнул ласково.
Закричал Янис страшно, темень на нем полосами пошла, каплями, стекла вся на землю, упала бессильно. Бледный озеро, как смерть бледный, пошатнулся, упал навзничь. Яр к нему, цыган за руку схватил стража поспешно, остановил.
Призрак Навьи руки воздел, темень силится призвать. Ан не слышит его чернота вязкая, не откликается. Лежит на земле черными лужами неопрятными, трепыхается слабо, хозяина зовет, ищет. Языки к Янису потянулись, в нем спрятаться хотят, переждать. Яр силы последние собрал, узкий хлыст выпустил, на земле круг очертил, по ближайшей луже ударил. Зашипела темень, закричала, прочь от Яниса отползла, от Навьи дальше стала. А Ярый на землю осел, подполз к озеру ближе, рядом вытянулся, прикрыл его собой, контуром серебряным оградил слабым.
Ладушка на Навью смотрит, моргает, улыбается приветливо, ручку тянет.
– Поставь меня, – Ивану велит, тот только слушается, не понимая уже, что творится, верить чему.
Девочка смело вперед шагнула, мимо отца протиснулась, к Навье подступилась. Тот прочь шарахнулся, покачнулся, к месту прирос – водица голубая, ключевая, кристальная темени лужу потеснила, сковала незаметно.
– Здравствуй, тятя, – Ладушка солнышком ослепила, улыбнулась, сама засветилась. – Я так по тебе скучала. Почему не приходил ко мне?
– Как это? – Иван зашипел, ближе к воднику подобравшись. Ярый на локте с трудом приподнялся, смотрит, молчит. В глазах серебряных пламя синее отражается тлеет.
Ярый выругался, Яниса крепче прижал бессознательного, сам подняться не может.
Водник стоял недвижимо, только наблюдал да с водой колдовал. Вот уже к озеру просочилась светлая водица, к костру все ближе и ближе.
Ладушка за руку Навью взяла, пальчики детские сквозь духа прозрачного не прошли, крепко за ладонь узкую схватились, потянули. Вздрогнул хозяин душ, сглотнул тяжко.
– Тятя, а ты сказок много знаешь? – девочка меж тем продолжает воркующе. – Мне вот интересно, а в мире подземном зима есть? А весна приходит?
От ручки Ладушкиной по руке Навьи свет поднимался, полз. Навь застывший, смотрел и моргал только, рот раскрывал, ни звука не вырывалось. Глаза черные сполохами серебристыми взялись.
Водник понемногу круг продолжал, остановился, спиной Яра с Янисом закрыл, к Роману с Иваном боком поворотился.
– Темень вокруг нас, – Виз шепотом объясняет, за дочерью и Навьей наблюдая пристально, пальцы щепотью сложил, искрами на них вспыхивает. – Не в нем. Лада вернет ему часть себя, станет опять Навь живым, духом сильным, не безумным.
– Так это все ты подстроил? – Иван прозрел, как вспышкой озарило.
– Не все, но многое. Тихо, царевич, не сердись, приманишь, накликаешь чего не надобно. Сейчас главное – не спугнуть. Как поймет темень, что больше некуда ей возвращаться, стреляй в пламя, в самую сердцевину, где оно касается воды озерной. Да только дождись, покудова вокруг вода чистая возьмется. Раньше нельзя.