Рассмеялся Виз негромко, на Ивана глянул. Царевич молчит, с дурнотой борется. Мелькнуло светлым пятнышком, сарафан шитый нитью белой в темноте поманил – Лада на крылечко вспрыгнула, цветов охапку принесла. Ивану на колени букет сунула, Навье на руки забралась, прижалась. Гладит кудельку кудрявую хозяин душ ушедших, краем губ улыбается непривычно.
– Те книги, что твоим отцом собраны, Иван, сын Матвея, – Навья начал осторожно, на Виза покосившись, – они правду лишь отчасти содержали. Про кубок, про темень. Не скажу, что раньше светлым был, ан однако безумие смертельное очей не застило, душу не коверкало.
– Еще скажи, что не ведал ты, что творишь, – Иван ерепенится.
– Отчего же. Ведал. Расчет, он крепкий был. Коли не поверил бы я, что вы одни против меня, почуял рядом Совет, то и вовсе бы все удалось. Расползлась бы темень по миру верхнему, плодить призраков, землю иссушивать.
Отмахнулся царевич, к Визу обратился:
– Все ты подстроил, ведь так? И то, что Совет нам не поверил, и то, что мы ему не поверили. Что ссорились, и что меня кольцо сначала охраняло, а потом не признало вовсе. А отцу моему идею с бессмертием?!
– Нет, – Водник прервал речь гневную. – Кольцо тебе подарил с умыслом, ан снял ты его сам, сам и не уговорил повторно. Жизнь твоего отца на его совести, не мной придумана страсть его и страхи. Я лишь дорогу указал к озеру однажды.
Замолчал Иван, задумался.
– Темень с обиды малой начинается, – Навья продолжил. – Со злости на близкого, с первой мысли о мести. Не святые духи, но коли сил больше станет тратить не на порядка ему отведенного поддержание, а на месть – то заведется червоточина, проклюнется шипами темными. А там – как повезет. Мне не повезло. Я обиделся, изменил. А тот, кто мне плечо подставил поначалу, кубок теменной и поднес.
– Кто? – Яр спросил, как копьем ударил.
Навья клыки показал, улыбнулся широко.
– Разберусь с ним чуть позже, сам все узнаешь. Не за тем пришел. С меня спрос за ручьев твоих, с меня же и за…
– Яниса верни, – перебил река, руки на груди скрещивая, глядя исподлобья.
– Не могу, – Навь Ладушку приголубил, с колен ссадил. – Не в моей власти. Темень из меня вся вышла, прочь утекла. Которая в землю вернулась, которая в мире рассеялась. Сам, по воле своей Янис развоплотился, силы отдал озеру своему. Потому и ключи уже проклюнулись, к полнолунию вновь духами станут. Ручьев твоих я верну, кровь только дай. По капле на каждого, на последнего павшего – две.
– Постойте, стойте! – Иван вскочил, про недомогание забыл, за поручень ухватился. – Как Яниса вернуть не можешь? Мертв Янис? Он же дух! Вы же можете Советом своим его обратно вернуть, очеловечить?
Водник головой качает, глаза опустил.
– Можно озеро заново одушевить, – ответил отстраненно, будто размышляет, сам с собой советуется. – Боле того, скажу вам, Совет озеро с зеркалом объединил, арку проходную поставил. Там теперь мост будет вечный, между нижним миром и теми, кто с душами разговаривает. Так что озеро получит хранителя одушевленного, кто будет о нем заботиться. Внешности будет той же, ты, Иван, не расстраивайся. Но ни памяти, ни характера прежнего. Возможность начать заново, такой шанс…
– Нет! – царевич мимо ступеньки шагнул, оступился, на колени осел. – Не нужно мне милости вашей…
Навья лицо прикрыл, смех не сдерживает. Хитринки лукавые в глазах темных прыгают. Знает больше душ хозяин, не говорит, нарочно умалчивает. До чего-то сам человек дойти должен, а что Яру сказано, чтоб услышал, принял.
– Люди, – шепчет под нос себе, – вы никогда не изменитесь. И так им не эдак, и эдак не так.
Пока царевича усаживали, пока в себя приводили, компресс меняли, настой вливали, Лада к Ярому подошла, поманила, ручонку протянула. Лежит, сияет на ладошке детской лунная заколка серебряная, камнями зелеными подмигивает, будто живым огоньком.
– Спасибо, славница, – река украшение спрятал, девочку в макушку поцеловал.
– Не грусти, Яр, – Ладушка улыбается, за плеть схватилась безбоязненно, к себе потянула, любопытная. – Никто Яни не вернет, только если сам он захочет. Позови его в полнолуние, к костру приведу тебя. Тятя сказал, что коли дух привязан крепко был, услышит, вернется. А он же к тебе привязан, правда?
Кивнул Ярый согласно, вздохнул глубоко. Злость, отчаянье ненужное прочь отогнал, выпрямился.
– Когда ручьев вернешь? – спросил у Навьи подошедшего.
– Коли сил у тебя хватит – на заре приду. К перекату первому, где камни шумящие. Славные стражи твои, давно таких не видывал. И тебя берегут, да и ты им не просто так приказы отдаешь. Только табун попридержи, больно ретивые кони.
Промолчал Ярый. До зари сил ему накопить. Значит в реку уходить надобно, людей одних оставить. Василиск к Ладе потянулся, цветок взял, кругом потрусил. Девочка за ним поспешила.
Роман с Иваном негромко переговариваются, Навь с Визом молчат, рядом сидят, едва касаются. Только видно связь между ними, что тянется от руки к руке браслетами незримыми, цепью крепкой. По всему видать, не просто обиды ради, воспоминаний приятных, Водник рисковал, играл вслепую. Рассчитал все правильно, от зеркала проклятого избавился, проход возможный, неподвластный, что мир должен был, плоть земную, расколоть, управляемым сделал, сам рядом остался. Пару нареченную вернул, от темени избавил.
А Яру только надежда осталась, что кто-то, при жизни характером вспыльчивым обладая, уйдя за грань, все же услышит.
И вернется.
– Яни?..
========== Вместо эпилога ==========
Комментарий к Вместо эпилога
Маленькое хи-хи, все с тем же результатом)
Просто снять напряжение.
– Вася, так тебя растак через мотыгу заморскую! Побойся солнышка, совесть где у тебя? Аль сжевал давно вместе с хлебом последним?
Чаровник наглого василиска отпихнул, отобрал у него плетенку камышовую, что тарелкой служила, в морду обиженную глянул, в глаза умоляющие. Взял за цепочку ошейника, за собой к выходу потащил, ругаясь сурово.
– Никакого сладу с тобой, обжора малолетняя! Куда в тебя влезает? Все, что не прибито к полу, не приколочено, все в пасти твоей бездонной оказывается.
Ждан засмеялся, ладонью прикрываясь, на крылечке сидя, ноги босые под рубаху длинную просторную поджимая. Милый косу только переплел, лентой синей перевил, подхватился.
– Чаро, ну что ты его ругаешь, обвиняешь, – за тварюшку ключик вступился, шею стража обвил, прижался телом стройным. – Маленький еще, растет. Потому и голодный.
– Да не растет он уже, – Ждан со смехом брата перебивает, сам к ручью тянется, к боку прижимается, ноги обнимает. – Просто проглот, и все тут.
Чаро не выдержал нападения массового, расхохотался, на ступеньки присаживаясь, ключей ближе привлекая, целуя по очереди.
– Чаро, так тебя растак, – на тропке, к дому речному ведущей, Игривый появился, доспех на ходу снимая, эхо звонкое в ладони ловя, впитывая. – Солнца побойся ясного, совесть где у тебя? Все тебе мало, двоих отхватил, когда угомонишься?
Василиск клюв открыл, засвистел тонко, на спину повалился, лапы растопырив. Чаровник с ключами так в обнимку от смеха и упал на спину, отдышаться не может. Ирро и сам смеется, шуткой довольный. Слышал ведь разговор, эхо принесло все.
Ключи каждый день приходили, когда с зорькой первой, когда с закатом лучистым. С ручьями играли, миловались, Колокольчик да Хрусталь все больше над младшими посмеивались, с Ирро в клетку играли, за табуном ходили, келпи речных привечали, выгуливали. Баловень со Студенцом спали под течениями тяжелыми, выходили изредка, сил набирались.
Клином утки пролетели, горько на судьбу жалуясь перелетную. Лес заволновался, зашумел. Река отозвалась, всплеснула да сызнова успокоилась, легла ровно, руслом извернулась. Василиск рогами камень узорчатый поскреб, забарахтался притворно беспомощно. Ирро в пузо чешуйчатое, бежевое, пальцем ткнул, за лапу потянул.
– А что Роман с Иваном? – Милый затих у Чаро на плече, косу затеребил смущенно. – Придут сегодня?
– Дак кто ж царевича удержит, – Игривый хмыкает, – коли полнолуние на носу. Вперед Яра поди добежит.