Огляделся Матвей – и впрямь диво. Люди и духи перемешались, не один царь веселился. За Романом келпи подтянулся, как собачонка на привязи: стоит за спиной, ушами на царя недовольно прядает, носом цыгана в спину толкает. Нахмурился царь, потемнел лицом. Злится, да только что скажешь. Рыкнул на Романа, велел собирать всех поживее. Мавки в воду попрыгали, помахали новым знакомцам. Ключики попрощались да тоже следом в озере скрылись. Роман выстроил охотников царских, Матвей во главе. Коня пришпоривает царь, погоняет, да только сумерки предрассветные в лесу темные, обманывают светом неверным, ухабы да корни коварные скрывают. В галоп не пустишь, только рысью тряской.
Кисея розовая по небу расползлась, облака кружевные тонкие зарумянила. Остался на полянке близ озера заколдованного, темного, лишь келпи белоснежный: недовольно косится на дорогу. Мысль нехорошую думает.
А ну как не весь сахар ему скормил человек?!
========== Гнев озера ==========
Утро занималось тяжелое, серое, пасмурное. Укутанное плотным туманом, зеркало озера затаилось, замерло. Безмолвно качало кувшинками да кивало камышом. Ветер замолк. Уснул в траве, наигравшись. Тучи закрыли небосвод, размышляя: пролиться ли дождем прохладным, али просто поклубиться, поворчать далеким громом, пощекотать животами налитые верхушки елей вековых.
Туман крался среди высокой травы, украшал ее крупными каплями росы. По ступеням, не скрытым водой, спустился в домик озерного хозяина. Днем путь туда был заказан, да только сегодня солнце не торопилось, день неверно моргал и щурился, а дверь, оставленная приоткрытой, манила.
Янисъярви глаза открыл, за голову схватился. Кружилась комната перед взглядом, вертелась, оплывала. Мутило озеро, в висках болью билось. С трудом приподнявшись, Янис осмотрелся. Память услужливо вчера произошедшее в ряд выстроила, показала-пролистала, как книгу печатную, с картинками красочными. Застонал Янис, упал обратно в подушки пуховые, в перину измятую. Пил он не раз вино крепкое, людьми сделанное, но никогда так плохо не было. И ведь всего два бокала, а то и меньше, царь поднес…
Снова поднялся озеро, руками слабыми в постель упираясь. Нет следа царя Матвея, стоит только на полу подле постели бутылка с узким горлышком да бокалы полупустые.
– Человек, – улыбнулся озеро презрительно, плечами белыми передернув.
Ногти острые подушку вспороли, приступ досадной ярости недомогание потеснил, развеял. Тонкий аромат влаги по полу стелился, зябко ежиться заставлял. Слишком поздно услышал Янис шаги негромкие, поступь крадущуюся.
– Яни?
Озеро подскочил, зашипел злобно, едва понял, кто в гости зашел. Встал Ярый на пороге спальни, глядит непонимающе, брови серебряные сдвинул, мерцающим взором комнату обводит. Заметил бутылку да бокалы с вином царевым, пуще прежнего нахмурился, в три шага к постели подошел, навис коршуном.
– Утро доброе, – цедит рассерженно, в руках старается себя держать, да только плохо получается у реки текучей порыв ревности укротить.
– Какого лешего ты здесь забыл, Яр? – Янис кое-как сел, покрывало тонкое сползло на пол.
Ткань упала, открыв следы ночи горячей, утех нескромных: ожерельем по плечам горят отметки поцелуев, на груди цепочками-следами пересекаются, на нежной коже бедер пальцы царские отпечатались, видны, не ошибешься.
– С кем ты был? – прорычал Ярый, вмиг позабыв тревогу за озеро, отрава ревности по венам расползлась.
Ведь не ругаться торопился, не ответа требовать. Чаровник, вернувшийся с первыми лучами, принес весть тревожную, что у озера люди появились, на ночлег остались. Сам Янис их пригласил, позволение дал. Спешил речной хозяин узнать, не причинили ли вреда озеру заповедному. Но увидев Яниса, разглядев его получше, понял Ярый, как тот ночь провел. Дух людской да любовный в комнате не до конца выветрился, не украл все туман рассветный.
Янисъярви медленно поднялся, наготы не стесняясь, встряхнул волосами густыми, заколку из них вытащил. Чешуя серебристая проступила на теле тонком, взялась вязью жемчужной по вискам и скулам, окутала руки перчатками, затянула ноги по колени плотным панцирем. Заблестели глаза оттенка спящей воды, глубины омутов засверкали яростью.
– Прочь из моего дома, – тихо с шипением молвил Янис, растопырив пальцы когтистые в жесте угрожающем. – Прочь с глаз моих!
– Яни! – с нажимом протянул Яр, теряя терпение.
– Кто ты такой, чтоб я тебе отчитывался? Река перекатная! Прочь, я сказал! – в крик Янис едва не сорвался, с трудом удержавшись, чтобы не разрушить окно подводное, не затопить спальню водой озерной.
Водица студеная только ему подчинялась, и хоть могуч был Ярый, послушные ему были ручьи звонкие, течения быстрые, не имел он власти над озером заповедным. Только ту, что сам ему Янис дал когда-то да с изменой забрал.
Попятился Яр, отступил. Несмотря на силу свою, рост высокий, доспех плотный, не мог, боялся противостоять Янису, опасался руку поднять, боль причинить. Нрав горячий, бурливый сердцу покоя не давал.
– Яни…
– Не смей меня так называть! – рассвирепел окончательно озерный хозяин, подступился вплотную. – Уходи!
– Янис, с человеком был ты? Нарушил законы? – Яр вздохнул глубоко, ярость сдерживая. – Ты же знаешь долю мою охранную, не могу позволить подобного, должен…
– Не можешь? – зашипел озеро, щурясь и скаля зубы острые. – Тебя не честь блюсти мою приставили, чай сам не отказывался. Воду мою застаиваешь – не стесняешься, врываться и ревность свою спускать с повода позволяешь – прикрываешься мнимыми законами. Последний раз говорю, уходи отсюда. Не звал я тебя в гости, не приглашал. Нежеланен ты в этом доме, в моей постели тем более.
Ярый со свистом воздух выпустил, за пряди длинные схватил, на кулак намотал, голову Янису запрокинул, вторую руку, в перчатку затянутую, на горло открывшееся положил. Не испугался озеро, оскалился пуще прежнего, клыки показав.
– Не неволю тебя собою, – прошипел Ярый, к лицу наклоняясь, гневно дыша, – но не смей преступать законов! Наказан будешь, плетью серебряной высеку у всех на глазах. Чтоб неповадно было!
– Какой смелый, о законах говорить, – не уступил Янис, не отшатнулся, только сильнее голову запрокинул, прижавшись ненароком к доспеху холодному. – Поступай как знаешь, хоть плетью, хоть мечом каленым. Твое право. Высохнет озеро, глядишь, успокоит совесть твою, вероломство забыть поможет.
– Я тебя не обманывал! – взвился Яр, стискивая озеро, крепче сдавливая, следы оставляя поверх уже бывших.
– Ой ли? – Янис заморгал меленько, кокетливо нарочито. – Я слеп был в ту ночь или пьян, позабыл уже. Примерещилось мне. На том и порешим.
Отшвырнул его Яр в порыве яростном, бросил на пол. Упал Янис неловко, руку подвернув, ударившись об угол кровати, губу да висок разбил. Капли проступили, крупные, золотисто-алые, болью стрельнуло.
– Доволен ли? – спросил Янис нежно, кровь размазывая, глядя с ненавистью снизу вверх на любовника бывшего, надсмотрщика гневливого. – Наказал уже, благодарствую. Запомнил урок твой. Уходи, оставь меня.
Ярый руки на груди сцепил, металлом звякнуло. Броня живая, чешуйчатая, нарастала на нем, проявлялась, как давешняя суть Янисъярви. Охранник-река, река-страж, в полной готовности боевой, столь неуместной среди спальни утренней, рядом с обнаженным юношей. Прятался Яр за сутью своей, боялся не сдержаться и ударить вдругорядь, намеренно.
– Хорошо же, – склонил он голову, кудри серебряные волной на глаза заледеневшие хлынули, взор застлали, – наказание тебе отмерено будет – вторая вуаль за лесом еловым. Не смеешь ты больше к городам людским приближаться, перекрыта дорога. А захочешь – разрешение попросишь, провожатых возьмешь. Стоки перекрою еще на год, авось одумаешься, в другую сторону смотреть начнешь.
– Что еще, господин мой суровый, сделаешь? – зашипел озеро непокорно, нарочно издеваясь. – Запретишь с духами общаться? Ласками их одаривать?
Шлем блестящий лицо Яра закрыл, прорезь для глаз сверкнула острым взглядом. Развернулся река к выходу, молча покинул домик, туман да тягость оставив.