Увидеть вторую ногу мне не удалось. Видимо, я недостаточно активно передвигал свои пальцы по полу, и это показалось ей подозрительным. Она подняла голову, слегка разогнулась и уставилась на меня.
Мне стало немножко неловко. Не люблю, когда меня ловят в тот момент, когда я подглядываю. Поэтому я чуть-чуть покраснел, сглотнул комок в горле и объяснил свое поведение просто и с достоинством:
— Я это… Нога такая красивая…
— Я понимаю, — томно (гадом буду!) проворковала брюнетка. После чего нагнулась ко мне и, придержав ладошками за уши, чтобы я, значится, не вырвался и с перепугу не убежал куда подальше, легонько поцеловала в губы.
— Е-мое! — выдохнул я. — Намек понял! — и целиком забрался в салон.
А чего, в самом деле? Не в первый раз я пал жертвой клиентки. Пусть и не с такой откровенной прямотой, но с периодичностью примерно раза в месяц со мной такое случалось. Бабы — они ведь тоже почти люди. И на эту тему голодные бывают. Или просто ненасытные. Мало ли.
В общем, намерения пассажирки меня не удивили. Несколько неожиданным выглядел способ, которым она решила добиться своей цели. Но, в конце концов, какая разница? Тем более, что меня этот способ вполне устраивал — не надо тратиться на кафешки и цветы. Не надо тратить несколько часов — а то и дней — на то, чтобы якобы совратить женщину. Притом, что на самом деле и я, и она вполне понимали бы, что на самом деле совратителем являюсь не я.
Брюнетка решила действовать на порядок честнее — бурный секс с понравившимся человеком в его машине — и адье. Ни писем, ни звонков, ни напрасных выяснений отношений в последующем. Зато какие останутся воспоминания! Опять же, будет, что рассказать внучкам под старость лет…
Меня, повторюсь, вполне устраивало такое развитие событий. Я тоже хотел, чтобы под старость лет было, что рассказать внучкам… Пардон, внукам. Если таковые появятся, конечно. Для начала нужно было собраться и как-нибудь на досуге сбацать хотя бы одного родителя этим самым внукам.
Но это так. Из планов на будущее. В настоящем были похотливая брюнетка и я, целиком, хоть и на четвереньках, забравшийся в салон. Лучистые глаза звали, оголенные ноги призывно белели, и мне не оставалось ничего другого, кроме как поцеловать вожделенное бедро. С обратной его стороны. При этом я, сами понимаете, сподобился разглядеть вторую ногу.
Брюнетка сладострастно содрогнулась — что ей, ноги никогда в жизни не целовали, что ли?! — и переместила обе ладошки мне на макушку. Я еще раз поцеловал бедро, на сей раз повыше, и поднял взгляд к его основанию. Ну, то есть, натурально, исполнил свою мечту — обозрел всю нижнюю половину пассажирки.
Эта половина меня не разочаровала. Даже при том, что оказалась не вполне откровенна со мной. В том смысле, что на самом интересном месте была прикрыта трусиками. Однако трусики были полупрозрачными и почти ничего собой не скрывали. Кроме того, их обладательница явно не имела ничего против того, чтобы избавиться от них. Чем я и занялся. Она при этом с готовностью приподнялась на сиденье, облегчая мне работу.
Пришла пора переходить к чему-то большему, чем просто целование ног. Что с того, что машина стоит на дороге? Что с того, что стекла не тонированные и любой, при желании, сможет рассмотреть, что там, внутри, происходит? Разве это главное? Два человека, на пару не разменявшие и полтинника, пали жертвой внезапного порыва страсти. И решили разобраться с проблемой на месте. Это ведь не преступление? А ежели преступление, то пусть приходит милиция нравов и привлекает нас к ответственности по всей строгости капиталистической законности.
Я, отчего-то, был твердо уверен, что этого не произойдет. А до встречи с Бэком время еще есть. Во всяком случае, нам на порцию любви хватит.
5
Милиция нравов к нам и в самом деле не пришла. Но и без ее помощи все закончилось, как в нехорошей сказке — на самом интересном месте. Меня, с наполовину спущенными штанами и ко всему, как пионер, готового, какой-то злой мишугенер взял за лодыжки и вынул из салона, как вынимают мешок картошки из товарного вагона. И я, охреневший от происходящего, натурально, тем самым мешком хлопнулся на посыпанную щебенкой обочину. Хорошо — успел подставить руки и сохранить целостность физиономии, а то уж совсем обидно было бы.
Сильные руки злого мишугенера, сделав свое черное дело, исчезли из поля моего тактильного (вот я умный! Какие слова на стенах школьной уборной вычитал) мировосприятия. Я остался лежать на обочине, постепенно приходя к выводу, что все происходящее — какое-то неправильное. Не должно так быть, в самом деле. Только что я готовился принять порцию секса, но тут пришел какой-то урод и помешал мне. Обидно это. И несправедливо. С осознанием такого положения вещей во мне народился гнев. И желание набить морду уроду. Даром, что я лежал, имея и штаны, и трусы в районе колен. В гневе я страшен — и в трусах, и без трусов.