Он втащил огромный мешок в комнату, запер дверь и набросился на девушку без всяких объяснений. Хозяин любил ее так, как она об этом мечтала, изнывая от одиночества.
- Как же я тебя люблю, - твердил он. - А ты меня любишь, да?
- Да, - эхом отзывалась Лина, теряя всю себя в его объятиях, но чувствуя, что наконец-то нашлась.
Удовлетворившись своей рабыней, хозяин объяснил ей причины недавнего отчуждения. Шел Великий Пост, и он не мог позволить себе находиться рядом, ибо слишком велико было искушение нарушить заветы Господни. Что помешало рассказать об этом раньше оставалось загадкой, а боль ближнего в расчет не принималась.
Но теперь все было не важно. Он снова с ней. Снова рядом.
Это было Рождество две тысячи тринадцатого. В мешке роились кучи яств и подарков. Хозяин дал Лине приказ накрыть на стол, а сам принялся устанавливать елку, под которую и сложил свои подарки.
Они ели, беседовали и пили. Он много говорил, а она слушала. Ни одного из них не интересовало, что скажет Лина. Это бралось во внимание, если только она ляпала что-то не то. Но из нее вышла хорошая послушница, которая уже давно научилась просто поддакивать и задавать нужные вопросы, большего и не требовалось. Поэтому оплошности Лины в последнее время сводились к нулю. И надо сказать, порой хозяина это вовсе не устраивало, ему нужны были поводы, чтобы наказывать и корить ее. Но сегодня был не тот день. Сегодня был светлый праздник Рождества, в который они наедались и совокуплялись до исступления.
Большего подарка Лине было не нужно, но все же под елкой ее ждали дары хозяина, которые она приняла с благодарностью. Свои Лина изготовила давно, точно не зная, когда ждать Рождества. Она вручила плетеные подсвечники для церковных свечей и строгий костюм в узкую полоску. Хозяин примерил его и остался доволен, тут же в нем и отблагодарив свою избранницу. Лина же получила пару новых икон, платок на голову, чтобы возносить в нем молитвы, и толстую тетрадь, точь-в-точь как ее дневник.
- Я знаю, что твоя уже заканчивается, - увидев изумленное лицо рабыни, сказал хозяин.
- Спасибо, - пролепетала она, побледнев от страха.
Все, что Лина писала в своем дневнике, было сугубо личным, чего она не могла бы доверить даже своему любимому хозяину. Ведь там находилось и то, что ему вовсе не понравится. Да, последние годы мало что могло ее скомпрометировать, но первые записи способны убить все.
- Успокойся, - мужчина прижал ее к себе, - я все знаю. Ты заплутала, но теперь все так, как надо.
- Да… - прильнула к его груди Лина, пока ее собственная разрывалась от гулких ударов заходящегося сердца. - Ты читал его?.. – она все же решилась задать этот вопрос, ведь иначе мысли не отпустят. Хотя все и без того казалось очевидным, Лина должна была услышать это из уст хозяина.
- Конечно, - спокойно ответил он. - Я знаю о тебе все. Ты моя до кончиков ногтей. И ничья больше.
Лина смутилась. С одной стороны, она была рада, ведь то, что она хотела сказать хозяину, но никак не могла, все же дошло до адресата. Строчка за строчкой, чувство за чувством. Но с другой, Лина поняла, что последняя частица ее самой оказалась ей боле не принадлежащей. Но вскоре эта мысль принесла облегчение. Теперь с нее окончательно снята ответственность за все: за ее жизнь, поступки и мысли. Хозяин обо всем знает, и это не меняет ничего. Он по-прежнему ее любит. Он простил ее за то, что было в начале. Он знает, что теперь она совсем другая. И он не корит ее. Теперь все. Ее окончательно нет. Она вся в нем. Она часть его. Маленькая беззащитная часть, существовать без него не возможная. А он такой огромный, он ценный, стоящий всех лишений и бед. Он один. Единственный. И никого больше нет. Даже ее самой.
5
В этом подземелье месячные всегда приходили внезапно. Лина даже примерно не могла определить, когда должны наступить следующие. Особенно в первые годы нахождения здесь эта часть жизнедеятельности женского организма вела себя довольно непредсказуемо. И виной тому было не только отсутствие часов и календаря, но и вечный стресс, побои и насилие, сбивающие цикл. Поэтому долгие задержки Лина даже не замечала. Да и этот вопрос был далеко не первой важности при сложившихся обстоятельствах.
Лина заподозрила, что беременна в первый раз, когда у нее уже начал расти животик, месяце на третьем. Сопутствующие симптомы, о которых она слышала из фильмов и передач, были ничуть не больше, чем обычные последствия визитов грозного хозяина. Когда живот продолжал расти, несмотря на голод, которым сержант морил ее в наказание за непослушание, Лина окончательно убедилась, что с ней произошло нечто еще более ужасное, чем вся эта вакханалия с темницей. Ей, конечно, приходили в голову мысли о том, что бесконтрольные семяизвержения ее мучителя могут привести к подобным результатам, но месяц за месяцем ничего не происходило, и Лина сбросила свои страхи со счетов.