- Преждевременные роды, - сообщила та, производя манипуляции.
Она проинструктировала молодого человека, попросила его принести чистые полотенца и воду, открыла свой медицинский чемоданчик и принялась руководить действиями Лины.
Хозяин беспомощно смотрел на мертвый комочек в своих руках. Он был таким крохотным, трогательным, холодным и неподвижным.
Несмотря на ужас и боль, через которые пришлось пройти, Лина почувствовала облегчение и даже нечто похожее на счастье.
Он мертв.
Его ребенка нет.
Она не создала существо такое же ужасное, как то, что держит ее здесь и мучает, будто черт, помешивающий вилами варево адского котла.
6
Еще будучи школьницей, Лина часто слышала от Маши слова о том, что лучше боль и страдания, чем серая однообразная жизнь. И тогда, наверное, Лина была готова согласиться с подругой. Но теперь, пройдя через годы, полные этой боли, побоев, унижения и страданий, она была благодарна за однообразие своих дней, наполненных лишь рукоделием, молитвами и визитами хозяина. Все былые развлечения стали недоступны и преданы забвению. Лина научилась не желать ни о чем, что не могла получить. Более того, она сумела выработать к этим вещам отвращение и презрение. Теперь было важно и желанно лишь то, что ее окружало.
Монотонная вереница дней и ночей, сливающихся в единое целое. Однообразие. Смирение. Покорность. Преданность. Безысходность.
Лина усердно записывала свои мысли и чувства в новый дневник, подаренный хозяином на Рождество. Теперь она куда тщательнее подбирала слова, зная, что хозяин может их прочесть. Наверное, она даже хотела, чтобы он это сделал, поэтому писала все, что желала сказать ему, но не решалась произнести вслух.
Ее волосы стали длиннее колен, и уход за ними занимал уйму времени. Оно и к лучшему. Этого добра у нее было навалом. После мытья, сушки и тщательного расчесывания, Лина заплетала косу, которую оборачивала вокруг головы и закрепляла шпильками, так что та ей не мешала заниматься непреложными обязанностями. От природы у нее были светло-русые волосы. В старших классах она красилась в блондинку, но теперь спустя годы, проведенные в подземелье, ее локоны, не золоченые летним солнцем, приобрели темно-русый окрас. То тут, то там поблескивали проседи. Лина заметила первый седой волосок через пару месяцев после выпускного. Теперь сединки сложно было и сосчитать, но хозяина это не волновало, он не давал Лине возможности следить за своей внешностью как на свободе, будучи уверенным, что человек не вправе выбирать себе облик, который для него избрал сам Бог. У каждой родинки, морщинки и шрама, у каждого недостатка, уродства и аномалии есть свой замысел. Божий замысел. Так думал он.
Вот Лина и жила такой, какой ее создал Бог, и такой, какой он сделал ее с течением времени. Обмякшая, ослабевшая и немного обрюзгшая, испещренная мириадами шрамов по всему телу. Она долгие годы не видела своего отражения, поэтому вряд ли смогла бы узнать себя нынешнюю. В сознании Лины ее лицо было все еще тем же, что и в вечер выпускного. Лишь на ощупь она могла найти некие отклонения от первоисточника; но и это не помогало выстроить правдивый образ той, в кого Лина превратилась.
Спустя четыре года бесплодного поиска дочери родители Лины очень сблизились с понимающим и во всем им помогающим Хомутовым. Звали они его не иначе, как Федечка.
Федечка продолжал свой служебный рост, но оставался таким же внимательным и участливым ко всем, кто приходил к нему за помощью и был ее достоин. Хомутов на дух не переносил преступников, поэтому делал все, чтобы доказательная база гарантировала попадание мерзавцев за решетку.
Ни отец, ни мать не теряли надежды на то, что Лина найдется. Вера помогает жить. Кто-то верит в Бога, кто-то в чудеса, а родители Лины верили, что их дочь все еще жива. Это было единственным, что заставляло их вставать по утрам, работать, двигаться и дышать. Без этой веры они были ничто, и ничто не имело значения без этой веры.
Федор Хомутов заделался частым гостем в доме родителей Лины. Порой и они наносили ему визиты. Это очень радовало мужчину, потому что родственников у него не было. Линины отец и мать оказались прекрасной заменой его собственным почившим старикам, а Федечка для безутешной четы стал практически сыном.
Большинство разговоров сводилось к воспоминаниям о Лине. Всех троих это устраивало.