Лина всегда металась между своими желаниями и страхами, находясь в обществе хозяина, и часто принимала решения не обдуманно, а лишь повинуясь тому чувству, что было сильнее в конкретный момент. И сейчас ей вновь было страшно. Страшно, что он изобьет ее, поэтому она вернулась на кровать и стала молча смотреть, как хозяин закурил очередную сигарету, наполняя помещение табачным дымом. Ей он курить запрещал, никогда не приносил спиртного и тем более наркотиков. Говорил, что женщина не должна уподобляться мужчинам. Как и мужик бабам. Поэтому его дело быть мужиком, который пьет, курит, сквернословит и поднимает руку, когда ему вздумается. А ее как женщины слушаться всего, что он ей говорит, и вязать свои шарфы, свитера и прочую лабуду, что пользуется спросом.
Хозяин любил травить байки о преступниках, которых он ловил на работе, убивая при этом сразу двух зайцев: он запугивал Лину историями о жестокости людей снаружи, чем отбивал всякие помыслы о другой жизни, и представал в глазах своей рабыни настоящим героем, спасающим не только ее, но и все человечество. Вот и теперь он принялся рассказывать об очередном раскрытом им преступлении. Лина заворожено слушала. Ей было интересно все, что он говорил, ведь больше ей слушать было некого. Хозяин не позволял ей читать ничего кроме книг по рукоделию, домострою, религиозной литературы и одобренных им лично изданий, не давал слушать музыку, а тем более смотреть телевизор, который последний раз она видела, когда была на свободе. Он не хотел, чтобы она забивала себе голову всякими глупостями и задумывалась о том, что есть другая жизнь, которая лучше этой. Для нее был только жестокий внешний мир и эта «клетка», которая не была даже золотой, но казалась своей постоялице единственным местом, где она в безопасности.
- Ладно, давай еще разок, и я пойду, - закончив свою историю, сказал хозяин и снова расстегнул ширинку.
Оставшись одна, Лина расплакалась. Порой она не чувствовала ничего кроме опустошения. Но бывали дни, когда эмоции накрывали с головой, и с ними невозможно было совладать. Единственным плюсом в этом было понимание того, что Лина все еще жива, хотя зачастую это благом вовсе не казалось. Иногда не оставалось никаких переживаний, потому что все, что с ней происходило, было много-много раз пережито и обдумано. Была только скука. Скука и пустота. Но всякий раз все возвращалось на круги своя, и Лина плакала, страдала, желала, боялась и скучала.
Она думала о самоубийстве и не единожды. Но ни разу не решилась покончить с собой, потому что до сих пор не оказывалась на той грани, где жизнь ее пугала больше, чем смерть. Несмотря на все мучения, насилие во всех его проявлениях и безвыходность своего положения, Лина была убеждена, что сама во всем виновата. Конечно, хозяин хорошо постарался, воспитывая свою пленницу. И она поверила, что любое наказание следует за ее проступком. Значит, если она схлопотала, то в чем-то провинилась. Вина ее не всегда была очевидна, но всегда была. Без сомнений. Без вопросов и попыток оправдаться. Все они остались в прошлом. В далеком прошлом, с которого здесь все начиналось и которое казалось еще более жутким, чем настоящее.
Сначала Лина сопротивлялась. Было страшно, но о самоубийстве она не думала. Лишь боялась, что хозяин убьет ее. Тогда была только воля к свободе и вера в спасение. Потом Лина стала постепенно сгибаться под напором и властью хозяина, и в итоге девушка смирилась и приняла его правила игры, полностью повиновавшись и безропотно капитулировав. Реши она изначально, что спасения нет, то покончила бы со всем этим разом, оставив лишь свой труп, с которым не известно, что мог сотворить ее странный повелитель.
Но тогда Лина верила.
Теперь все было иначе.
Хозяин снова закрыл на пять замков, поэтому Лина еще долго не могла успокоиться, боясь одиночества, не успевшего закончиться и так скоропалительно наставшего вновь. Он ушел, даже не сказав, что любит ее. Причины этого она не знала. Так бывало не единожды, но каждый раз оставляло Лину с чувством полной ненужности и ожидания получения причитающегося. Так и хотелось спросить: «ты меня любишь?» Но она молча провожала хозяина взглядом, не зная, когда он появится вновь.
Когда слезы кончились, Лина взялась за дневник. Он часто ей помогал. Так пишешь все, что на душе, а потом понимаешь, что ничего там уже не осталось. Все на бумаге, которая все это стерпит. А в душе пустота, не мешающая уснуть и забыться.