Он вдруг стал понимать, что является, наверное, одним из немногих на Земле людей, имеющих ясное представление о давно исчезнувшей жизни, о знаниях тех, прошлых, эпох, о могуществе людей, но и бессилии их и ничтожестве, ибо лишить потомков всех принадлежащих им по праву благ могли лишь слабые и жалкие люди.
Продолжали также сниться сны, словно бы иллюстрации к прочитанным древним книгам. Там были неведомые города, высокие каменные дома, множество летающих и быстро двигающих машин, словом, все то, что было когда-то в прошлом и что пытался навеять ему во сне таинственный и, кажется, уже прирученный захватчик.
Сейчас, спускаясь в подвал, он испытывал радость от мысли, что скоро тайная плита хоть ненадолго, но надежно скроет его от событий сегодняшнего утра, принесшего столько волнений и загадок. Он до сих пор так и не пришел к выводу, что стоит за непонятным появлением лесных, а также этого странного пилигрима по имени Эдвард, представленного как охотника за чужими судьбами. Потом это появление лесной орды, наскоро испугавших всех войной.
Все непонятное страшит, а если это имеет отношение к тебе лично, то страшит вдвойне.
Привыкнув быть тенью епископа, Лука многое знал и многое видел в реальной жизни. Тревоги высшего духовенства Церкви были ему знакомы. Церковь, раздираемая конфессиями, находилась в большой опасности. Лесные мутанты тоже провозглашали себя рабами Спасителя, но их вера была святотатством, богомерзкой ересью, той каплей горечи, которая уничтожает сладость бочки меда. Терпеть подобное было нельзя. С лесными необходимо было бороться еще и потому, что их вера могла разъесть изнутри все тело Христовой Церкви.
Тот, кто провозгласил себя врагом, уже не опасен. Можно быть воинствующим атеистом и не вредить Церкви, но считать, что Господь допустил Смуту и создание лесных лишь для того, чтобы образ и подобие Его не привыкали видеть только во внешнем, — вот воистину преступление из преступлений.
Лесные мутанты утверждали, что Дух Господа в каждой твари, созданной Им, и этот Дух есть истинный Христос. Бог не человека создал по образу и подобию своему, но всех живущих. Лука соглашался, что думать так — преступление, за которое каждый верующий должен мстить лесным уродам. Равенства нет и быть не может. Существование Рая и Ада уже исключает мысль о равноправии, ибо одни вечно страдают, а другие вечно ликуют. Земное же существование — ничтожно, и именно поэтому его можно не принимать во внимание.
Звук шагов отчетливо слышен в пустом подвале. Поправив спадающий капюшон, Лука двинулся к повороту к дальней части подземелья. И уже готовясь свернуть за угол, услышал знакомый звук — скрежещущий звук отодвигающейся плиты.
Лука сразу понял, что наконец-то случилось неизбежное. И так он слишком долгое время был единоличным пользователем того, что ему не принадлежало. Пришел хозяин, и с тем, что стало частью его жизни, теперь придется расстаться. Вопреки логике в нем вспыхнуло негодование и ярость, быстро сменившиеся испугом. Он представил, что будет, когда выяснится его связь с этим местом, обнаружится, что, найдя еретические книги, он, вместо того чтобы немедленно известить епископа и братьев, предался преступному чтению их.
Приступ самобичевания закончился так же внезапно, как и начался. В тишине, где продолжали жужжать навечно поселившиеся здесь мухи, раздались осторожные шаги. Скорее повинуясь инстинкту, чем рассудку, Лука шагнул в нишу, где когда-то находилась статуя, исчезнувшая в свое время. Здесь было темно, и он надеялся, что человек, проходя мимо, его не заметит.
Замерев, он слышал, как снова задвигалась плита, закрывая его библиотеку. Его снова охватила ярость и бессилие. Сквозь гулкие удары крови в висках он слышал шаги. Они приближались, и вот из-за поворота вышел человек в темном плаще и шляпе, сделал шаг и остановился как раз напротив его убежища.
И тут уже страх охватил его. Нет, не страх, а ужас, который он до сих пор испытывал лишь в тот далекий день, когда совершался обряд Очищения, так изменивший его жизнь. Все застыло, словно живая картина: яркие редкие оконца под высоким потолком, сумерки коридора, мрак ниши, мужчина в темном плаще и большой широкополой шляпе, из-под которой лезвием торчал тонкий острый нос. Голова брата Эдварда стала поворачиваться в сторону ниши, а Лука нащупал нож.
Оба движения не были завершены: мужчина, помедлив и так и не повернув головы, прошел дальше к выходу, а нож остался в ножнах. Тяжело дыша, словно только что пробежал длинную дистанцию или выдержал схватку с сильным противником, Лука долго стоял, прислонившись к холодной стене. Луч поднимавшегося к зениту солнца нашел одно из подвальных оконцев, маленькой топленой лужицей упав на плиточный пол, и жужжали, жужжали по темным уголкам подвала вездесущие мухи.
Глава 10
— …и не надо меня уверять, что вы можете возникать тут и там с дымом и серой. Эти ваши штучки приберегите для дикарей. Они, я уверен, более благодарная аудитория, брат Эдвард.
— Сера и дым — это скорее ваша епархия, ваше преосвященство. Вы же знаете, что мы не нуждаемся в костылях на нашем пути.
— Разумеется, великом, — с горечью и сарказмом заметил епископ Самуэль. — И это говорите вы, тот, кто предпочитает называть себя человеком, а не пособником дьявола!
Епископ подошел к окну и, опершись на подоконник, выглянул во двор, где вместе с монахами толпились миряне, оживленно обсуждавшие события дня. Вход в помещение Инквизиции был открыт, но стоявшие перед ним послушники преграждали путь любопытствующим, впуская лишь членов Суда. Объявление о внеочередном заседании взволновало всех горожан, слухи метались по улицам, но никто не сомневался, что причина кроется в активизации лесного воинства. Самуэль заметил, что почти все мужчины и многие женщины были вооружены. То там, то здесь торчали поверх голов наконечники копий.
Человек за спиной епископа шумно пошевелился. Скрипнул стул. Самуэль повернулся.
— Вы же священник, отец мой. И отдаете себе отчет, что у всех живущих один корень. И кровь землян одинаково красная у всех, и плоть одной природы.