Со всех сторон раздались вопли одобрения. Рабы смеялись, размахивали руками, подпрыгивали от счастья, хлопали в ладоши и обнимали друг друга. Я взглянул на Леонида. Мне трудно сказать, какие чувства выражало его лицо — скепсис или мрачность, но только оно не было весело.
Затем конные охранники, пробираясь сквозь толпу, снова призвали народ к тишине, и Спартак продолжал:
— Отныне я — единственный ваш повелитель. Хозяева больше для вас никто. Но свободу нужно защищать. Рабы, вступайте в ряды моей армии! В городе достаточно бронзовых статуй, чтобы вылить из них копья всем добровольцам! Ура![16]
— Ура! — гулом отозвалась ему толпа.
Спартак говорил что-то еще, но мы стояли поодаль, так что его голос терялся в гуле. Затем стали перебираться за кордон те рабы, что хотели присоединиться к армии Спартака. Люди Спартака раздавали им красные ленточки. Но вот туда же за кордон перелез бродяга в лохмотьях. Он закричал:
— Я римлянин, но беден, как мышь, что живет в храме Аполлона. Хочу грабить богатеньких вместе с твоим войском! Чтобы мне разжиреть хотя бы до ранга крысы, а то в мышах больно обидно ходить!
Толпа рассмеялась. Те, кто раздавал ленточки, несколько замешались, и один из них подошел посоветоваться к Спартаку. Но тот категорически мотнул головой, и кто-то из его свиты громогласно объявил:
— Мы сражаемся за свободу, а свободным римлянам она не нужна. Поэтому в нашем войске место лишь рабам[17].
В это время Леонид дернул меня за тунику.
— Хватит глазеть, пошли! — сказал он тихо.
Мы стояли в хвосте толпы, так что выбраться нам было нетрудно. Мы пошли обратно окольными переулками и дворами, избегая широких улиц.
— А ты теперь свободен, — сказал я Леониду.
Тот в ответ лишь махнул рукой:
— Это такая свобода… Настоящая свобода — это когда ее получают по закону. А когда дезертир и гладиатор становится диктатором, ему убить что муху, что человека — раз плюнуть; поэтому, считай, в рабство попадает все население страны.
Мне было обидно считать себя рабом — я все-таки родился свободным. Я что-то лепетал о свободе, а трупы, разбросанные на улицах, говорили о том, что на войне свободные и рабы пребывают в равном положении. В конце концов, я что-то очень некстати ляпнул про плетку, что задело Леонида.
— Что до плетки, — сказал он с чувством, — то да, когда бьют плеткой, больно и обидно. И хозяин меня бил. Но он не только бил, он сделал мне много хорошего. Он дал мне образование на свои средства, он даже нанимал мне учителя философии. И я собираю ему выкуп. Я хочу жить на свободе, но в обществе, где не переплавляют статуй на копья.
Мы уже дошли до переулка, куда он должен был свернуть, чтобы попасть к себе домой, но он пошел проводить меня до двери. По дороге он расспрашивал меня о моих познаниях и, узнав, что я умею бинтовать раны, даже меня похвалил: «Так к тебе уже можно записаться на прием!» Ему, видимо, не хотелось обсуждать со мной плетки и свободу.
Дома я рассказал Фульвии, что видел, и пошел в больницу к Никандру рассказать то же самое. После чего Никандр поручил мне растирать семена льна для мази. Затем он послал меня в дом за оливковым маслом. Я уже было подошел к входной двери, когда ее изнутри открыла Фульвия, направлявшаяся из дома с кувшином на кухню.
И тут мы услышали крики и обернулись. Из соседнего дома выскочила испуганная Фания Младшия, совсем голая, и с криком побежала по улице в нашу сторону, а вслед за ней с бранью мчался пьяный солдат армии Спартака. Он нагнал ее и схватил, когда она почти подбежала к нам.
— Ах ты разбойник, насиловать честную девушку, а ну, оставь ее, мерзавец! — закричала Фульвия и с кувшином в одной руке и подбоченясь другой пошла в наступление.
Но пьяный солдат на ее окрик не реагировал, а тащил упиравшуюся Фанию обратно. Долго не думая, Фульвия подбежала к нему и окатила его водой из кувшина. Не разжимая рук, пьяный оглянулся и, увидев перед собой женщину, со злобой прошипел:
— Убирайся, ведьма старая, пока не убил!
Но нашла коса на камень. Фульвия была не из трусливых.
— Ах ты так, мерзавец! — вскрикнула смелая женщина и обеими руками вцепилась в руку негодяя, расцарапав ее своими ногтями.
Тот невольно разжал руки, и Фании удалось улизнуть и проскочить в открытую дверь дома Никандра. А взбешенный солдат развернулся и с размаху ударил Фульвию кулаком в лицо. Но отважная женщина как вцепилась в его правую руку, так продолжала за нее держаться. Тогда пьяный выругался, сплюнул, выхватил из-за пояса нож и ударил вцепившуюся в него «старую ведьму» рукояткой по голове. Фульвия упала замертво на мостовую, и около ее головы образовалась лужа крови.
17
Аппиан пишет, что Спартак не принимал перебежчиков. Видимо, он боялся принимать в армию свободных граждан.