— Нога болит? Замерзла? — прервал тишину хозяин, не оборачиваясь.
— Нога болит, и я замерзла, господин, — робко пролепетала бедная девочка.
— Ну потерпи, уже сколько проплыли, утром причалим к берегу, — продолжал он, не оборачиваясь, и добавил с чувством: — Эх, дети, война — не детская забава!
И это было в первый раз, когда при обращении к нам в его голосе прозвучали отеческие нотки.
Глава 8
Мы прибыли в поселок колонов на заре. Калиса осталась в лодке, а мы с хозяином перво-наперво отправились отнести письмо умершего Тита Салиция его матери Луции. У меня не хватает духа описать ту душераздирающую сцену, когда несчастная вдова узнала о смерти единственного сына. Но мужественная женщина приняла нас у себя в доме. Она была бедна, и Публий Домиций отдал ей гонорар от концерта — видимо, ему было неловко им пользоваться. Жалкий вид Калисы, потерявшей мать, все-таки несколько отвлек Луцию от безудержного горя. Когда Калису перенесли к ней в дом, она уткнулась ей лицом в колени и горько плакала, а осиротевшая вдова гладила ее по голове.
Никандр, Квинт Лентул и Леонид приехали на лодке лишь на следующий день, как раз когда мы с хозяином вышли на берег посмотреть, что делается на море. Первым выбрался из лодки Леонид и помог сойти на берег Никандру и Квинту Лентулу. На Никандре уже не было следов цепей. Я громко закричал, и они нас увидели и пошли к нам навстречу. Подойдя, Никандр поклонился хозяину и поцеловал ему руку, а затем они обнялись, как обнимаются друзья. И было видно, что хозяин приходится лишь по плечо своему рабу. Внезапно лицо Никандра сморщилось, он отвернулся в сторону и громко всхлипнул: «Фульвия!» и хозяин крепче сжал объятия и похлопал его ладонью по спине.
— А Аристида казнили, — сказал Леонид, когда все вошли в дом, где мы остановились. — Его выдал хромой сириец Кифа. Он увидел с крыши своего дома завернутую в плащ длинную фигуру Никандра, шедшего вместе с Аристидом, когда после нашего расставания они свернули у поворота в лес. А спустя немного он увидел с крыши своего дома точку на море, движущуюся по лунной дорожке, и донес Спартаку, что кто-то сбежал. Расследование было недолгим, и в полдень Аристиду отрубили голову. Но он умер как римлянин. Он всегда был трусоват. А тут не побледнел даже. Перед тем, как положить голову на плаху, он прокричал: «Да здравствует Рим! Смерть и проклятие тем, кто вздумал против него бунтовать!» А затем по приказу Спартака его отрубленную голову выставили для устрашения на копье посреди форума.
(Сейчас, когда я уже стал взрослым, мне думается, что, видимо, хромой сириец Кафа не мог простить Никандру украденных у того десяти сестерциев… Увы, люди иногда ненавидят тех, кого сами обидели.)
Рассказ этот произвел сильное впечатление на хозяина. Он подошел к полке, достал четыре стакана и налил в них горького вина из нашедшейся у хозяйки глиняной амфоры — того, что пьют на похоронах. И со словами: «Выпьем за помин его души. Он искупил свою вину и умер как римлянин!» он вначале налил и подал стакан Никандру, а затем и сам взял стакан со стола. Квинт Лентул тоже поднял стакан. Леонид вопросительно посмотрел на своего хозяина.
— Выпей, — кивнул Квинт Лентул на четвертый стакан.
Леонид взял стакан и осушил его вместе со всеми.
Они еще немного поговорили, а затем хозяин подошел к шкафу, вынул оттуда грамоту и протянул Никандру. Это была вольная. Никандр оторопел.
— Нет, господин, так не должно быть, — протестовал он, краснея и смущаясь. — Я заплатил тебе лишь половину выкупа, и потом я обязан тебе жизнью, теперь я твой раб навеки.
Глаза всех присутствующих впились в хозяина. Он закусил нижнюю губу и, немного подумав, сказал:
— Видишь ли, ведь я хотел освободить не только тебя, но и Фульвию, а по непредвиденным обстоятельствам получилось так, что она ни одного дня в жизни не прожила свободной. Сейчас война, и никто не знает, что будет завтра, и я не хочу, чтобы эта история повторилась с тобой.
И Никандр поклонился ему в ноги. А Квинт Лентул подписал бумагу в качестве свидетеля. Правда, Калиса оставалась пока в рабстве у Публия Домиция. Они стали обсуждать условия ее выкупа, но о чем договорились, не знаю, потому что меня выслали из комнаты.