– Ждать нельзя! – Вячеслав Алексеевич решительно поднялся с дивана. – Людмила должна уехать немедленно!
– Мы уже говорили об этом, – без особого энтузиазма сказала Дайнека.
– Но поедешь ты не одна.
Сергей Вешкин искренне удивился:
– А с кем?
– С тобой. – Вячеслав Алексеевич заговорил несколько мягче: – Ты ведь понимаешь, что я не могу отпустить дочь одну?
– Да, это разумно.
– Твой загранпаспорт?
– В сейфе.
– Звони Владу Пилевскому, пусть привезет его сюда, да скажи – побыстрее.
– А как быть с работой? – спросил Сергей Вешкин.
– Об этом не беспокойся. Это я беру на себя. Теперь твоя работа – быть рядом с Людмилой.
– Понял.
– Ну а пока вас не будет, я разберусь с ситуацией. Надеюсь, у меня хватит знакомых и связей.
После этих слов все дружно обернулись на дверь, ведущую в кухню, откуда со смиренным видом выплыла румяная Серафима Петровна. На ее плече лежала белая скатерть, в руках она держала поднос с пирогами. Было очевидно, что все это время старуха подслушивала под дверью и ждала своего часа. Расстелив скатерть, она поставила на стол пироги и сказала:
– Кушайте на здоровье. Сейчас принесу чай.
В ту же минуту с лестницы послышались быстрые шаги. В гостиной появилась Настя, цапнула с подноса пирог и плюхнулась в кресло. Прожевав кусок пирога, она буквально просканировала Вячеслава Алексеевича большими голубыми глазами:
– Славик, а что это вы тут собрались? У нас что-то случилось?
Вячеслав Алексеевич отвернулся и, глядя в окно, проронил:
– Нет, ничего.
– Не ври. – Настя перевела взгляд на Дайнеку и проговорила, чеканя слова: – Я все про вас знаю.
Глава 3
Немного про Настю
Три минуты назад, когда Настя лежала в постели и листала дамский журнал, у нее зазвонил телефон. Взглянув на экран, она недовольно скривила лицо – с чего это мать решила ей позвонить? – и ответила в своей обычной манере:
– Ну что еще?
– Немедленно спускайся в гостиную! – зловещим шепотом «просвистела» Серафима Петровна.
– Это еще зачем?
– Спускайся, тебе говорю! Иначе все на свете профукаешь! – слово «иначе» Серафима Петровна произносила с ударением на первую букву.
– Где ты сейчас?
– На кухне…
– А подняться на второй этаж не судьба?
– Цыц, тебе говорю! Людмила к нам заявилась.
– Ну и что?
– Вячеслав Алексеевич отправляет ее за границу.
– Зачем?
– Сказал: покупай все что хочешь, дам тебе карточку. – Старуха повысила голос: – И наличных!
– Быть такого не может! – Настя бросила журнал и вскочила с кровати.
– Вниз спускайся, дурында!
Схватив платье, Настя натянула его на себя, метнулась к двери, вскользь посмотрела в зеркало и вдруг задержалась. Врожденная аккуратность и любовь к собственной внешности заставили ее уделить время косметике.
По отцу Настя была немкой, что являлось предметом особенной гордости и повсюду предъявлялось так, словно подтверждало ее исключительность. Однако, прежде чем обрести собственный дом, достаток и богатого мужа, ей и Серафиме Петровне пришлось многое пережить[1].
Большую часть жизни они провели в маленьком городке на Волге. Глава семьи Николай Иванович Грэмб был поволжским немцем, одним из тех, кто уже ни языка, ни предков своих не знал. Но как только появилась возможность, вслед за уехавшим братом, он засобирался в Германию. Судьбоносное решение принималось по настоянию и под руководством Серафимы Петровны, которая казалась большей немкой, чем ее муж.
Оформление документов затягивалось. Поддавшись чемоданному настроению, Серафима Петровна решила перебраться в Москву – поближе к долгожданному Дойчланду. В арендованной столичной квартире, где временно обосновалась их семья, проснувшись как-то утром, Николай Иванович закурил последнюю папиросу и упал замертво.
Все планы семейства Грэмб были разрушены. Они никуда не ехали, поскольку сама Серафима Петровна не могла претендовать на обретение новой родины, а отпускать дочь одну несостоявшаяся фрау Грэмб категорически отказалась.
На деньги, которые должны были поддержать экономику Германии, Серафима Петровна купила комнату в коммуналке. Комната была хоть и большой, но на первом этаже старого дома и в захолустном районе Москвы. Одна из стен соседствовала с мусоропроводом, потому ее постоянными жильцами, помимо Серафимы Петровны и Насти, были откормленные на дармовщине крысы. По ночам было слышно, как они возились под сухой штукатуркой или бессовестно перебегали по полу к дыре, ведущей на кухню.