— Ты на себя посмотри, чунарь, кто ты и кто я, — и повторила угрозу: — А ну, выметайся отсюда, пока собаки не разорвали! Сию минуту, и чтобы больше не попадался на моем пути! Понятно?
Схватила его сумку с бумагами, вытащила свой дневник, еще раз указала пальцем на дверь:
— Прочь!
Глядя на нее, Кузя медленно поднялся, взял сумку, вышел из дома. Она тут же резко закрыла за ним дверь и защелкнула крючок. Посмотрев на окна, но так и не увидев ее, Кузька пошел прочь. Так мерзко и отвратительно ему еще не было никогда, даже после ограбления. Сердце работает вяло, словно хочет остановиться. В голове тукают доселе не слышимые от милого, нежного человека прозвища: «Скотина, тварь, леший, чунарь». Так его еще никогда не называли. Но страшнее было перевоплощение Даши. Чистая, светлая принцесса вмиг изменилась до дьяволицы — такое надо только пережить и увидеть своими глазами.
Да, он виноват, не сдержался. То, что случилось — не изменишь. Но он не прыгает, как заяц в кусты, наоборот, желает разделить ее боль и падение. Только одно слово — и Кузя был бы всегда рядом, несмотря ни на что! Да вот только слова были иного направления. А может, и правда причиной всему разделение на классы и следующая из этого невозможность совместной жизни? Кто он такой? Потомок простого старателя, которому жизнь уже предопределила ломать тайгу и копаться в земле в поисках средств выживания. И кто она? Дочь богатого человека, которая в недалеком будущем займет уже приготовленную для нее ячейку в сотах светского общества. Два совершенно разных человека, которым и рядом-то быть не положено из-за разного статуса. А он-то, наивный, думал, что есть любовь! Или все же виной тому характер Даши, от рождения способной быть доброй и покладистой, когда это выгодно, и стать жестокой и высокомерной даже с тем, кто когда-то спас ее от насилия и смерти? Сейчас Кузя этого понять не мог.
Переживая случившееся, Кузя находился будто во сне. Тем, кто встречался ему на пути и приветствовал, отвечал невпопад или вообще молчал. Брел по грязной дороге как тот конь, который после окончания трудового дня всегда идет к своему дому напрямую. Он не помнил, как разговаривал с теткой Поруньей, как забирал у деда Колова Поганку, как взбирался на ее спину и ехал на Спасский прииск. Очнулся тогда, когда Катя, приняв у него уздечку, завела кобылу в стойло и приняла от него сумку.
— Что так долго? — заботливо спросила она, помогая ему слезть. — Скоро ночь.
— Коробкова прождал, — соврал он первое, что пришло на ум.
— Ужинать будешь? Я окрошки наделала. Дядька Егор уже поел.
— А ты?
— Тебя жду. Мой руки и за стол! — приказала она, наполняя чашку.
Ему стало стыдно: вот она, Катя — заботливая, переживающая, любящая его девушка. А он изменил ей. Погнался за красотой и манерами, но забыл простоту и чистоту. И что получил?
Похлебав немного, отложил ложку:
— Спасибо!
— Все, что ли? — удивилась Катя. — Не ел вовсе.
— Тетка Порунья давеча кормила, — опять соврал он и полез на сеновал.
Егор ждет его. Поднялся на локте, глухо спросил:
— Ну?
— Что, ну? — переспросил Кузя.
— Видел Митьку Петрова?
— Фу ты, черт! — хлопнул себя по лбу Кузя. — Забыл.
— Девки в голове? — усмехнулся Егор.
— Нет, много ездил сегодня, — покраснел он.
— На Заклепину записку ответ есть?
— Да, Коробков отписал ему, — закрутил головой Кузя. — Катя, где сумка?
Та услышала его, отставила посуду в сторону, поднялась на сеновал с бумагами. Кузя развязал ее, достал папку с бумагами, нашел записку.
— Вот. Прочитай, — передал ее Кате.
Катя поднесла ее к лампе, по слогам прочла единственное слово:
— «Баран».
— Понятно, что Заклепа баран, колотится башкой в закрытые до времени ворота. Однако так и непонятно, когда будут выезжать, — задумчиво проговорил Егор.
— Послезавтра рано утром, — после продолжительного молчания глухо проговорил Кузя.
— Откуда знаешь? Стюра передала? Или где сам услышал? — оживился Егор.
— Не видел я Стюру. Даша сказала.
— Какая Даша?
Прежде чем ответить, Кузя искоса посмотрел на Катю, тяжело вздохнул, но она перебила его:
— А-а-а! Понятно, где ты до ночи отирался! — подскочив с места, подрагивающим, обиженным голосом проговорила она. — У полюбовки своей пятки мозолил? Понятно, почему жрать не хочешь. Так вот! На будущее: пусть теперича она тебя и кормит. — И спрыгнув с сеновала, хлопнула дверью своей избы.
— Чего это она? — удивленно спросил Егор.
— Ревнует, — сухо ответил Кузя.
— К кому?
— К Даше Коробковой.