Согласование в Политбюро вопроса о новом руководителе СНК и колебания Сталина могли быть одной из причин длительной подготовки созыва пленума ЦК ВКП(б), на котором предстояло утвердить соответствующее постановление. Впервые вопрос о созыве очередного пленума ЦК был поставлен на Политбюро 15 сентября 1930 г., однако точную дату созыва в этот день не установили. 29 сентября Политбюро вновь вернулось к решению о пленуме и постановило созвать его 5 декабря[162].
За время подготовки к пленуму были произведены существенные кадровые перестановки в ВСНХ, Госплане и Наркомате финансов, наносившие косвенные удары по Рыкову. Идейная связь Рыкова с оппозиционерами и «вредителями», как уже говорилось, всячески подчеркивалась на объединенном заседании Политбюро и Президиума ЦКК 4 ноября 1930 г. при рассмотрении дела Сырцова и Ломинадзе. На следующий день, 5 ноября, по докладу Сталина Политбюро утвердило повестку дня предстоящего пленума. На пленум предполагалось вынести рассмотрение контрольных цифр на 1931 г., отчет Наркомата снабжения о снабжении мясом и овощами, доклад Центросоюза о работе потребкооперации. 20 ноября Политбюро вновь перенесло начало пленума на 15 декабря. 30 ноября повестка дня была пополнена вопросом о перевыборах Советов[163].
11 декабре 1930 г. Политбюро обсудило проекты постановлений по основным вопросам пленума, но буквально накануне его созыва, 14 декабря, вновь перенесло открытие пленума, на этот раз на 17 декабря[164]. Смысл этого переноса стал ясен на следующий день. 15 декабря член Президиума ЦКК ВКП(б) И. А. Акулов по поручению Президиума направил в Политбюро специальное письмо, в котором предлагал созвать не пленум ЦК, а объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б). Обычно объединенные пленумы ЦК и ЦКК собирались для решения важнейших партийно-государственных проблем. До декабря 1930 г. такой объединенный пленум последний раз собирался в апреле 1929 г. для окончательного разгрома группы «правых». На этот раз Акулов мотивировал необходимость созыва объединенного пленума обсуждением «крупных хозяйственных вопросов». Хотя на самом деле это, несомненно, было связано с предстоящим смещением Рыкова. Предложение Акулова было принято[165].
Маневры вокруг созыва пленума свидетельствовали о том, что Сталин до последнего момента старался не демонстрировать свои истинные планы в отношении Рыкова. Эта линия была продолжена и на самом пленуме, где вопрос о Рыкове возник как бы случайно, между делом. Первые два дня работы пленума, казалось, не предвещали никаких организационных вопросов. Шло обычное обсуждение повестки дня, произносились традиционные отчетно-бюрократические речи. Признаки подготовленной атаки против Рыкова появились на третий день пленума. Утром 19 декабря выступление Рыкова в прениях по докладу Куйбышева о контрольных цифрах на 1931 г. несколько раз прерывалось репликами с мест, в которых ему напоминали о прежних «грехах» и требовали покаяния. Рыков защищался, достаточно резко заявил, что бессмысленно вспоминать «старые споры», хотя в последних словах выступления вновь заявил о своей лояльности: «Я в величайшей степени убежден в том, что генеральная линия партии является единственно правильной линией, что достигнутые успехи говорят об этом с полной и безусловной категоричностью, что всякое — как теперь принято называть наиболее гнусную форму борьбы — двурушничество, пассивность, нейтральность являются для члена партии совершенно недопустимыми»[166]. Несмотря на это, выступавшие затем участники пленума наперебой осуждали Рыкова, обвиняли его в неискренности, называли его речь оппортунистической.
На вечернем заседании 19 декабря с заключительным словом выступил Куйбышев. Оставив в стороне предмет своего доклада — хозяйственный план на 1931 г., Куйбышев начал обличать Рыкова и фактически предложил снять его с поста председателя Совнаркома. «Я считаю, — говорил он, — что между советской и партийной верхушкой при выполнении такого исключительно трудного плана, который стоит перед нами в 31 г., требуется огромная сплоченность. Ни малейшей щелки не должно быть между соваппаратом и возглавляющими его товарищами и руководством партии […] То обстоятельство, что тов. Рыков не стал в ряды активных борцов за генеральную линию, не стал борцом против системы взглядов, вредность которой он сам признал, показывает, что такая щелка есть, пока тов. Рыков возглавляет соваппарат […] Выходит так, что есть ЦК и его руководство в лице Политбюро, Пленума ЦК, это руководство охвачено величайшим воодушевлением социалистической стройки, ведет пролетариат на все новые и новые бои, ожесточенно борется с классовыми врагами и со всякими проявлениями, хотя бы даже завуалированными, враждебной классовой идеологии, и есть верхушка советского государства, которая делает, “что может”! Так дальше продолжаться не может […]»[167].
С. В. Косиор, получивший слово в заключение пленума, предложил освободить Рыкова от обязанностей председателя Совнаркома СССР и члена Политбюро, утвердив новым председателем СНК Молотова, а членом Политбюро Орджоникидзе. Пленум принял эти предложения единогласно[168].
Смещение Рыкова прошло без видимого участия Сталина. Однако во всей этой операции чувствовалась его рука. Начиная от подготовки пленума и заканчивая формулировками о разрыве между партийным и советским руководством, высказанной Сталиным еще в сентябре в письме Молотову и не раз повторенной на декабрьском пленуме. Выступая на пленуме, Молотов предал гласности, не называя, конечно, авторства, предложения Сталина о реорганизации Совнаркома: изменении состава СТО и создании Комиссии исполнения. Долго и тщательно готовившаяся акция против руководства Совнаркома завершилась.
В конечном счете кампании борьбы против «вредителей» и уклонов в партии были методами политической подготовки второй волны сталинской революции, более подробно о которой говорится в следующем разделе.
1930 г., событиям которого в основном посвящена данная глава, можно считать периодом завершения сталинизации Политбюро. С одной стороны, окончательно победила и стала трагической реальностью предложенная Сталиным политика «большого скачка» — сверхфорсированная индустриализация и массовая коллективизация. С другой стороны, сам Сталин утвердился в качестве единственного лидера Политбюро. Процесс сталинизации Политбюро не был автоматическим следствием разгрома «правых» в 1929 г., хотя эта сталинская победа сыграла ключевую роль. Свое лидерство Сталин настойчиво и целенаправленно продолжал укреплять при помощи политических интриг и подавления инакомыслия. Это было тем более необходимо, что политика «скачка» ввергла страну в нарастающий кризис, самым очевидным проявлением которого была крестьянская война зимы-весны 1930 г. и быстро нарастающая экономическая разруха. Сталинский курс и, соответственно, авторитет самого Сталина по этой причине не могли одержать моральную победу, а основывались преимущественно на силе и страхе.
Массовые аресты, расстрелы и депортации в отношении широких слоев населения страны в 1930 г. дополнялись кампаниями дискредитации и кадровыми чистками в высших эшелонах власти. Основными объектами сталинских атак по-прежнему были «правые», как изгнанный из Политбюро Бухарин, так и сохранявший свои формальные позиции в Политбюро и СНК Рыков. По мере того, как дела в стране становились хуже, Сталин прибегал к более жестким и радикальным методам расправ с оппонентами. Если на первом этапе борьбы с «правыми» Сталин обвинял их в беспринципных подпольных контактах с зиновьевцами (что отчасти было правдой), то в 1930 г. он разыгрывал более зловещую карту косвенной причастности оппозиционеров к «политическому террору» и «вредительству». Под тщательным контролем Сталина ОГПУ фабриковало многочисленные дела об «антисоветских организациях», в планах которых так или иначе в качестве союзников фигурировали лидеры «правого уклона». Консолидации власти Сталина способствовала фабрикация дела Сырцова-Ломинадзе. Заключительным аккордом этой кампании было изгнание из Политбюро и снятие с поста председателя СНК СССР в декабре 1930 г. А. И. Рыкова.