Переиграв своих оппонентов в политических интригах, Сталин превратился в лидера Политбюро. Ему уже не противостоял никто их тех советских руководителей первого круга, которые начинали борьбу за ленинское наследие. Соответственно резко ослабли позиции «рядовых» членов Политбюро и ЦК ВКП(б), лишенных возможности маневрирования между различными центрами влияния. Прежний баланс сил в высших эшелонах власти был разрушен. Однако позиции самого Сталина в этот период вряд ли можно считать абсолютно прочными. Его политическое будущее зависело от способности предложить и реализовать определенный политический курс. Этот курс в течение 1928–1929 годов трансформировался в планы форсированной индустриализации, практику массового принудительного объединения крестьян в колхозы и разжигания «классовой борьбы».
Коллективизация и крестьянская война
Распространенное в массовом историческом сознании и в работах многих историков и публицистов жесткое противопоставление «программ» Сталина и «правых» — «программ» индустриального скачка и продолжения нэпа, — как правило, искажает реальную ситуацию в ее конкретном историческом развитии. Все противоборствующие в Политбюро группы считали своим приоритетом проведение политики быстрейшего индустриального развития и упрочения военного потенциала СССР. Разногласия касались методов проведения этого курса. Приверженность «правых» к относительно сбалансированной экономической политике вовсе не означала, что они откладывали индустриализацию в долгий ящик и не были готовы корректировать нэп. Громкие революционные и безответственные по своей сути требования Сталина отбросить экономическую целесообразность, в свою очередь, не означали, что сталинская политика была оптимальной и действительно вела к реальному и эффективному ускорению индустриализации. Противопоставление сталинской форсированной индустриализации и бухаринско-рыковского «продолжения нэпа» фактически означает противопоставление реализованного курса Сталина, который не раз изменялся и корректировался, и нереализованных принципов «правых», застывших на уровне общих заявлений и не проработанных практически именно по причине своей нереализованности. В действительности, ни Сталин, ни «правые» в период своей борьбы за власть не имели четких представлений о практических шагах, которые нужно будет предпринять уже завтра. Настаивая на продолжение нэповской политики, «правые» никогда не провозглашали ее догмой, тем более что сам нэповский курс продемонстрировал свою гибкость и изменчивость даже в те несколько лет, которые он существовал. Еще меньше был готов к принятию ответственных и эффективных решений Сталин. Сталинские маневры в 1928 г. вполне подтверждали характеристику Бухарина, данную им в разговоре с Каменевым в июле этого года: «Это беспринципный интриган, который все подчиняет своей власти. Меняет теории ради того, кого в данный момент следует убрать»[50]. Основным принципом действий Сталина было ленинское «сначала ввязаться в борьбу», абсолютный приоритет задачи захвата власти перед задачами позитивного строительства.
Одержав победу над группой Рыкова-Бухарина, Сталин оказался перед сложнейшей проблемой выработки и реализации практической политики, прежде всего в области хозяйственного строительства. Не имея выверенной программы, не понимая, что делать с экономикой, Сталин прибег к испытанному способу — перенесению в хозяйственную сферу большевистских методов «классовой борьбы», превращению экономических преобразований в очередную революцию. Основой этой политики было форсированное, без оглядки на социально-экономические ограничители и потери, наращивание капитальных вложений в индустрию и насильственное массовое создание колхозов. По многим параметрам сталинский скачок являлся возвращением к политике «военного коммунизма» периода Гражданской войны. Экономические стимулы и методы организации производства и труда почти полностью подменялись политическими кампаниями и репрессиями. Дезорганизация финансовой системы и торговли, огромная инфляция объявлялись закономерным результатом движения к социализму, к отмиранию товарно-денежных отношений и введению продуктообмена между городом и деревней.
Подобные теории служили обоснованием левацкой практики организации хозяйственной жизни. В начале 1930 г. была проведена реформа кредитной системы, отменявшая взаимный коммерческий кредит предприятий и вводившая прямое автоматическое финансирование Госбанком плановых заданий. Воссоздавалась неповоротливая сверхцентрализованная система управления промышленными предприятиями через отраслевые объединения ВСНХ. В сфере организации труда на первый план выдвигались штурмовые методы и репрессии. С конца 1929 г. началась массовая кампания ударничества. Под административным нажимом в ударники записали значительную часть рабочих. В условиях разрушения системы заработной платы всячески поощрялась практика «уравнительного социализма» — коммуны в промышленности и сельском хозяйстве, построенные на принципах равной оплаты труда и совместного владения даже предметами повседневного обихода. Обычная система управления экономикой оказалась разрушенной. Промышленные предприятия переходили под власть парткомов, профкомов, представителей ра-боче-крестьянской инспекции и ОГПУ[51]. На деревню обрушилась кровавая и разрушительная кампания коллективизации. Оборотной стороной и необходимым условием поддержания высокого градуса штурма и натиска была борьба с «врагами» — специалистами-«вредителями», «кулаками» и т. д. На них списывали провалы сталинской политики и нарастание социально-экономического хаоса.
50
Фельштинский Ю. Г. Разговоры с Бухариным. М., 1993. С. 34. Подробнее о столкновениях в Политбюро в первой половине 1928 г. см.: Как ломали нэп. Т. 2. Пленум ЦК ВКП(б) 4-12 июля 1928 г. М., 2000. С. 5–23.
51
См. подробнее: Kuromiya Н. Stalinist Industrial Revolution. Politics and Workers, 1928–1932. Cambridge, 1988. P. 275–276.