В целом, однако, крайне редкое стенографирование заседаний Политбюро (и других органов высшей власти) существенно ограничивает возможности для изучения логики принятия политических решений, действий и позиций различных советских лидеров. Ситуацию в этом отношении усугубляет также скудность (и количественная, и содержательная) мемуарной литературы и почти полное отсутствие дневников, как членов Политбюро, так и других высокопоставленных функционеров[32]. Помимо широко известных воспоминаний Н. С. Хрущева[33], и недавно опубликованных мемуаров А. И. Микояна[34], мы располагаем записями бесед поэта Ф. Чуева с В. М. Молотовым и Л. М. Кагановичем[35], а также бесед историка Г. А. Куманева с различными руководителями сталинского периода[36]. Несмотря на значительный интерес и важность этих источников, характерной их чертой является явная нерасположенность мемуаристов к откровенности и отсутствие важной конкретной информации о порядке работы высших органов власти, принятия решений и т. д. Сильно преувеличенными оказались слухи о многотомных мемуарах Кагановича, которые он якобы писал в последние годы жизни. Выпущенная недавно книга записок Л. М. Кагановича представляет собой, за редким исключением, лишь добросовестный пересказ «Краткого курса истории ВКП(б)», работ Сталина и Ленина, стенограмм партийных съездов[37]
Своеобразным заменителем как отсутствующих стенограмм заседаний Политбюро, так и скудных мемуаров сегодня может считаться только переписка между советскими вождями. Она проливает свет на многие неформальные аспекты деятельности руководящих партийно-государственных структур, на взаимоотношения членов Политбюро, позволяет зафиксировать конфликты, возникавшие в высшем советском руководстве и т. д. Несколько тысяч писем и телеграмм, которыми обменивались советские лидеры, сохранились в личных фондах членов Политбюро. Значительная часть переписки за 1930-е годы опубликована[38].
Хотя в целом переписку советских руководителей необходимо признать важнейшим и уникальным историческим источником, необходимо отметить также слабые места этого вида документов. Прежде всего, переписка страдает фрагментарностью. Письма друг другу члены Политбюро посылали лишь в периоды отпусков. Само существование переписки во многом зависело от состояния связи между Москвой и южными курортными районами, в частности телефонной связи. На счастье историков, в первой половине 1930-х годов эта связь была несовершенной. «По телефону нелегко говорить — приходится реветь, слышно очень плохо, хотя иногда слышно довольно прилично», «пишу это письмо и посылаю с тов. Гинзбургом (один из руководителей Наркомата тяжелой промышленности. — О. X.). Пытались раз по телефону, ничего не вышло», — писал Г. К. Орджоникидзе жене с юга в марте 1933 г. О том, как сложилась бы судьба переписки, будь в распоряжении членов Политбюро нормальная телефонная связь, отчасти свидетельствует заявление Ворошилова, высказанное им в письме Сталину от 21 июня 1932 г.: «Жаль, что нет с Сочи (не понимаю почему) связи “вертушкой” (правительственная телефонная связь. — О. X.), все же можно было бы почаще сноситься непосредственно, а не посредством переписки»[39].
Налаживание телефонной связи, видимо, сыграло свою роль в том, что регулярная переписка между членами Политбюро фактически обрывается в 1936 г. Однако в большей мере этот факт имеет не технические, а политические причины. Во-первых, начиная с 1937 г. Сталин, а за ним и многие другие члены Политбюро, перестали выезжать в длительные отпуска на юг, ограничиваясь отдыхом в Подмосковье. Во-вторых, в конце 1930-х годов в связи резким изменением общей ситуации Сталин уже не нуждался в пространных обсуждениях различных проблем со своими соратниками, а они еще менее были склонны к откровенности. В результате комплекс источников, характеризующих неформальные аспекты советской высшей политики, применительно к концу 1930-х годов и далее становится все более скудным. Однако, несмотря на многочисленные лакуны и недоступность ряда документальных комплексов, открытые для исследования архивы советского периода столь значительны, что их освоение потребует еще многих усилий. Данная книга является лишь шагом на этом пути.
Эта книга складывалась постепенно, в течение почти 20 лет работы с архивами руководящих структур КПСС и советского правительства. Каждый новый этап этой работы был связан с открытием для исследователей очередной порции ранее совершенно секретных архивных коллекций.
32
Исключение пока составляют отрывочные, но очень яркие (еще раз свидетельствующие о ценности дневников как источника) записи наркома тяжелого машиностроения СССР В. А. Малышева (Источник. 1997. № 5. С. 104–116), а также интересные, но несистематические дневники Г. Димитрова (см.: Марьина В. В. Дневник Г. Димитрова // Вопросы истории. 2000. № 7. С. 32–55).
35
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева. М., 1991; Егр же. Так говорил Каганович. М., 1992.
38
Письма И. В. Сталина В. М. Молотову. 1925–1936 гг. / Сост. JI. П. Кошелева, В. С. Лельчук, В. П. Наумов, О. В. Наумов, О. В. Хлевнюк. М., 1995; Сталинское Политбюро в 30-е годы / Сост. О. В. Хлевнюк, А. В. Квашонкин, Л. П. Кошелева, Л. А. Роговая. М., 1995; Советское руководство. Переписка. 1928–1941 гг. / Сост. А. В. Квашонкин, Л. П. Кошелева, Л. А. Роговая, О. В. Хлевнюк. М., 1999; Сталин и Каганович. Переписка. 1931–1936 гг. / Сост. О. В. Хлевнюк, Р. У. Дэвис, Л. П. Кошелева, Э. А. Рис, Л. А. Роговая. М., 2001.