– Я предпочитаю олочи. Они удобнее – отпечатков не оставляют.
Коньков пристально поглядел на Ингани, но ни один мускул не дрогнул на лице ее – все та же подчеркнутая сухость и отрешенность.
– Интересно вы рассуждаете, – сказал он наконец. – С подтекстом, как теперь говорят писатели.
– Уж как могу.
На столе стояла большая фотокарточка под стеклом в синей рамочке – это был Калганов в кожаной куртке, с ружьем через плечо на фоне таежных зарослей. Борода и улыбка во все лицо. Коньков невольно задержал взгляд на нем: столько было силы и бесшабашной самоуверенности или даже дерзости на этом лице! Жил человек и думал, поди: неотразим и вечен, как бог, – мелькнула мыслишка в голове Конькова.
– Калганов вам подарил? – спросил он.
– Не украла же, – вызывающе ответила Ингани.
– А шкуру барса тоже он?
– Нет, сама добыла.
– Вы охотник?
– Да.
– А я думал, что карабин вашего дяди, Батани. – Коньков подошел к ружью.
– Снимайте, снимайте! Вы же за тем и пришли сюда, чтобы карабин осмотреть.
– Приятно говорить с человеком, который все понимает.
– Спасибо за любезность.
– Прошу прощения! – Коньков извинительно развел руками, но карабин снял.
– Легонький. Прямо игрушка! – Коньков открыл затвор, посмотрел в ствол. – А ой у вас, простите, не чищен, и порохом пахнет. Совсем недавно стреляли?
– Да. Вчера стреляла. Нюх у вас хороший.
Он пропустил колкость мимо ушей.
– Где стреляли, на охоте?
– Нет, по мишеням.
– А-а! Где мишени берете? Сами рисуете?
– Бог дает. Вон мои мишени – шишки кедровые.
Две свежих шишки лежали на столе. Коньков взял одну, колупнул ногтем.
– Рано вы их сбиваете – смоляные еще. Значит, развлекаетесь?
– Извините. Других развлечений нету.
– Ну вот, и мы сейчас развлечемся. Пойдемте со мной!
Они вышли на крыльцо. Неподалеку от поленницы дров стояла бадья с песком. Коньков приложился и выстрелил в бадью. Потом протянул карабин Инге:
– Видите отметину в бадье?
– Вижу.
– А ну-ка, покажите класс!
Ингани, почти не целясь, дважды выстрелила в бадью. Коньков подбежал к бадье и сказал восторженно:
– Ну, надо же! Одна в одну всадили.
Он выгреб пули из песка и положил их в сумку.
– Возьму на память. Хорошо стреляете!
9
Кончугу нашел он в сумерках; тот неподалеку от своего дома, прямо в тайге, колол дрова и складывал их в поленницу. Два огромных выворотня – ильм и пихта, высоко задрав обнаженные корни, валялись тут же; деревья были распилены и уже наполовину расколоты.
– Дары природы прибираешь? – спросил Коньков, подходя.
– Ветер сильный гулял, деревья повалил, – сказал Кончуга, присаживаясь на чурбак и раскуривая трубочку. – Дункай эти два дерева мне отдавал.
Коньков тоже закурил, сел рядом.
– Послушай, Батани! Надо говорить со мной откровенно. Понимаешь? Иначе тебе же хуже будет.
– Почему хуже?
– Да потому, что ты финтишь.
– Чего такое финтишь?
– Ну, что-то скрываешь от меня. Давай начистоту: разрешил тебе Калганов идти на пантовку или ты самовольно ушел?
– Какая тебе разница? Разрешил, конечно.
– Так, допустим. Сколько вы с ним были в тайге?
– Вторая неделя.
– И ни одного изюбря не видали за это время?
– Нет. Только сохатый видали.
– Ну, так убил бы сохатого!
– Зачем мне сохатый? – Кончуга виновато улыбнулся. – Сохатый панты нет.
– Но на панты нужна лицензия! – повысил голос Коньков.
– Зачем лицензия? – удивленно переспросил Кончуга, даже трубочку вынул изо рта и поднял ее кверху. – Калганов сам начальника! – произнес со значением и после короткой паузы сказал с улыбкой: – Его немножко подумал – разрешил.
– Чего ты дурака валяешь! – возмутился Коньков.
– Почему дурака? – обиделся Кончуга.
– Калганов закон не нарушал.
– Зачем Калганов? Я нарушал. Один раз он мой карабин отбирал, прошлый год.
Коньков саркастически усмехнулся.
– Ну? И теперь ты говоришь, что Калганов противозаконно послал тебя на пантовку?
– Почему против закона?
– Так лицензии у вас не было?! – взорвался Коньков.
Кончуга опять стал терпеливо, как ребенку, разъяснять ему:
– А зачем лицензия? Калганов разрешал. Тебе не понимай, что ли?
– Угу! Понял, чем мужик бабу донял. – Коньков поглядел на него, иронически прищуриваясь, и другим тоном спросил: – А ты не скажешь, что было между Калгановым и твоей племянницей Ингой?
– Не знай, – коротко и сердито ответил Кончуга.
– Значит, посторонние люди знают, а ты, ее родной дядя, не знаешь?
Кончуга сунул трубку в рот и сделал каменное лицо – будто и не слыхал, о чем его спрашивает Коньков, и глядел куда-то в сторону, попыхивая дымком.
– Ну, ладно… – Коньков тронул его за локоть и спросил с тем же ироническим оттенком: – Ты случайно не видел в тот день, накануне убийства, Ингу у вас в лагере? Она не приезжала к вам?
– Не знай, – резко ответил Кончуга.
– Ну, что ж… Тогда поедем и узнаем.
– Куда?
– К кашевару Слегину. Он-то видел, кто по реке проезжал той ночью. Так что подготовь мотор. А я возьму горючее у Дункая, и завтра утром поедем. Надеюсь, что на этот раз застанем кашевара.
Но съездить вторично в лагерь лесной экспедиции им не удалось.
Утром, чуть свет, Дункая и Конькова, ночевавшего у него, разбудил сильный грохот в дверь, Дункай, сердито чертыхаясь, пошел открывать дверь и вернулся в дом с бригадиром лесной экспедиции Павлом Степановичем.
– Извините за раннюю побудку, – сказал тот, вытирая сапоги о половик возле порога. – Но у нас несчастье.
– Что за несчастье? – спросил тревожно Коньков с дивана; уже успевши натянуть сапоги, он торопливо застегивал китель.
– Иван Слегин пропал, – ответил бригадир.
– Кашевар, что ли? – спросил Дункай.
– Он самый.
– Как то есть пропал? – Коньков прошел к столу, указал на табуретку бригадиру: – Да вы садитесь! – и сам сел.
Павел Степанович положил на стол серую кепочку, присел на табурет и стал рассказывать; его тяжелое одутловатое лицо с вислым носом было серым от бессонницы.
– Мы, значит, пообедали после вас, на работу сходили, вернулись в лагерь… А Слегина все нет. Тут Зуев к нам подвернул, из города ехал. Поговорили: то да се. «А где Иван?» – спрашивает Зуев… Сами ждем. Ушел, говорим, с утра рыбачить – и как сквозь землю провалился. «Да вы что ж сидите, мать вашу перемать, – заругался Зуев. – Уже сумерки на дворе. Искать надо! А вдруг что случилось?» Пошли искать, сперва на Слюдянку… Всю речку исходили – кричали, шумели – никого. Прошли дальше, на Кривой ручей, это в двух километрах от Слюдянки. И вот на берегу ручья находим эту кепочку, а рядом свежие следы тигра. Крупный след! Вон, с блюдце будет. Мы опять кричали, шумели… Искали везде – и вдоль ручья, и в зарослях. Ни следов, ни Ивана. Собак с нами нет. Да что собаки? Они не больно берут тигриный след. Покричали, постреляли в воздух да ни с чем и вернулись.
– А кто нашел эту кепку? – спросил Коньков.
– Зуев. Ну а потом и мы подошли. И следы видели, и эту кепочку.
– Следы возле кепки? – спросил Коньков.
– Два-три следа на влажной земле. И кепочка между ними. Все видели.
– И что же вы думаете? Что с ним произошло? – допытывался Коньков.
– А чего тут думать? Дело ясное – тигр утащил его. И Зуев это же говорит. Он – лесник опытный. Какой-то шалый тигр здесь появился. Да и Калганов говорил про этого тигра, еще предостерегал нас. Вот какая беда!
– Да… Вот так история с географией! – Коньков взял кепку Слегина, вынул из кармана лупу и стал разглядывать эту загадочную находку. – Какой он был, чернявый или белесый?