— Привет старательным культурхозяевам! Вы что же нас голодом морите?
— То-то видно, как вы истомились, бедные, — отвечает Муся.
Из-за плеча Василия выглядывает Судейкин, а в глубине стоят Чапурин и Аржакон. Все в сборе.
— Вы что, или женить кого собрались? — спросила Муся. — По какому случаю сбор?
— А вот проходите и узнаете... Мы тоже не бездельничаем, — загадочно улыбается Василий.
Он ведет Мусю по коридору. Остальные идут за ними. Рядом с их комнатой над очередной дверью дощечка с голубой надписью: "Селекционная лаборатория".
— Видишь? — указывает Василий.
— Солидная вывеска, — улыбается Муся. — Неужели сам сотворил? Живописец!
— Минуточку! — Василий торжественно растворил дверь и королевским жестом пригласил: — Прошу, товарищ заведующий отделом селекции!
Муся перешагнула порог и ахнула: на свежеструганных аккуратных полочках стояли колбочки, пробирки, стеклянные банки, плошки, а на столе красовался новенький, сверкающий никелем микроскоп и пачка журналов и тетрадей.
— Откуда? Когда? — удивленно спрашивала она.
— Оборудование доставил сегодня из Якутска, — сказал Судейкин.
— А полки, полки-то? Какая прелесть!.. — удивлялась Муся.
— Золотых дел мастер, — указал Василий на Чапурина. — Его работа.
— Андрей Егорыч, вы и это умеете?
— Дак дело нехитрое. Было бы из чего, — смущенно отвечал Чапурин.
— И все, почитай, одним топором сработано, — сказал Василий.
— Дак умеем топор держать. Дело нехитрое, — сказал Чапурин.
— У нас еще и почвенная лаборатория оборудована, — сказал Судейкин.
— Сидор Иванович, это уже разглашение военной тайны, — сказал Василий.
— А ну-ка, ну-ка! — подхватила Муся.
Они перешли в соседнюю комнату. И здесь такие же полочки с расставленными приборами, стол, принакрытый газетами.
— А что у вас на столе-то? — спрашивает Муся.
— Почвенные образцы, — отвечает Василий.
— Когда же вы успели? Покажи-ка!
Муся подходит к столу, Василий срывает газеты. На столе — водка, вино и закуски. В центре стола огромная миска, полная розовой строганины из тайменя с луком.
— Это главное произведение искусства — тала! — указывает на чашку Василий. — Принадлежит оно Аржакону. Что есть это? Рыба. А что есть рыба? Аржакон, ответь!
— Ну, риба есть — и жизня есть! Риба нет — и жизня нет.
— Правильно! — заключил Василий.
— Но по какому случаю? — спрашивает наконец оторопевшая Муся.
— По случаю открытия нашей опытной селекционной станции. Все за стол! командует Василий.
Люди рассаживаются; Василий разливает водку и вино:
— За тот хлеб, который мы вырастим на этой земле!..
Широкое поле цветущего ячменя. Шелестящие овсы... А сочные короткие стебли пшеницы только еще начали колоситься.
Муся стоит на краю деляны ячменя, трогает руками колосья, словно малого ребенка гладит. К ней подходит Марфа с высокой, худенькой, но крепкой девушкой-подростком и говорит:
— А вот и моя племянница!
Муся протягивает ей руку, как взрослой:
— Меня зовут Марией Ивановной.
— Здравствуйте, — лепечет Люся.
— Ты знаешь, что такое селекция?
— Нет.
— Вот гляди: здесь ячмень, а это пшеница. Тут колос большой, а здесь нет еще. Надо нам вырастить такую пшеницу, чтобы она созревала раньше ячменя.
— А когда мы ее вырастим? — спрашивает Люся.
— Может, через десять, а может быть, и через двадцать лет. Не надоест тебе ждать?
— Я терпеливая. Я с детства пряду... И ткать умею.
— С самого детства! — улыбается Муся. — Да, стаж терпения у тебя большой. Тогда приступим к опылению.
Муся берет пинцет и начинает удалять пыльники.
— Вот, видишь, как это делается?.. Пыльники долой, пестики оставляешь... Потом опыляем, пыльцу берем отсюда... Вот это и есть скрещивание. А теперь — под колпак. — Муся надевает белый колпачок на колос.
— Как в больнице, — усмехается Люся.
— Правильно! Здесь тоже зарождение происходит, только нового зернышка. — Ну, бери инструмент... Прививай.
Люся начинает обработку колоска, от усердия прикусив губу.
— Та-ак! — подбадривает ее Марфа.
Они втроем начинают обработку деляны.
Солнце уже свалилось к закату, а они все еще стоят по грудь в зеленом ячмене, а за ними широкая деляна покрылась белыми колпачками.
Быстрые пальцы ловко снимают изоляторы с колосьев. Муся, обработав деляну ячменя, останавливается опять возле пшеницы. Медленно-медленно ходит вдоль деляны.
— Ну, что, плохо, Мария Ивановна? — спрашивает ее "из овсов" Марфа.
— Растет, но туго, — отвечает Муся. — Только бы похолодания не было. Тогда прощай наши пшеницы...
— Сколько трудов положено! — вздыхает Марфа.
Люся работает рядом с Марфой, на них легкие безрукавные кофточки.
— Что-то холодно под вечер стало, — говорит Муся. — Давайте-ка сегодня пораньше уйдем. А то как бы Люся не простудилась.
— Да мне вовсе не холодно, — отзывается та.
— Нет уж, кончайте... Хватит на сегодня, — Муся срывает несколько зеленых колосков пшеницы.
С этими колосьями она подходит к дому. Увидев ее, с громким криком подбежал Володя:
— Мама, мама! Папа сказал — холодно будет.
— Когда это сказал папа?
— Сегодня...
Муся проходит в почвенную лабораторию. Василий сидит за столом, работает — смотрит в микроскоп.
— Кто сказал Володьке, что холод будет? — спросила она.
— Вон, сводка погоды! С метеостанции передали. Понижение температуры, вплоть до заморозков.
— Боже мой! Заморозки в августе?
Входит Аржакон.
— Топить будем, такое дело?
— Да, — отвечает Василий...
— Пропала моя пшеница... Не вызреет, — говорит Муся.
— Я знаю такое место, где пшеница всегда поспевай, — сказал Аржакон.
— Что за место? — спросила Муся.
— Мой друг есть. Далеко живи. Надо на лодке ехать.
— Кто он такой?
— Его кержак. Пантелей зовем...
— Вы можете со мной съездить? — спросила Муся.
— А почему нет? Можно, такое дело.
— Поедем завтра же, утром.
Легкая долбленая лодка поднимается вверх по лесному ручью. Аржакон стоит на корме и отталкивается шестом. Ручей каменистый, порожистый, лодка идет медленно. Муся сидит впереди.
— Устал, наверно? — спрашивает Муся.
— Есть такое дело, немножко, — отвечает Аржакон.
— Давай я помогу, потолкаю, — говорит Муся.
— Сиди смирно! Женщин имей ноги слабые. Стоять лодка нельзя.
— Ты прямо все знаешь, Аржакон!
— Конечно, — смиренно соглашается тот. — А почему нет?
Укромная лесная протока. Вода тихая, темная, как машинное масло. Лодка идет быстро, бесшумно. Наконец Аржакон выпрыгнул на берег и вытянул лодку.
— Вылезай! Приехали, такое дело.
По еле заметной тропинке Аржакон пошел вперед, в лесную чащобу. Муся за ним. Вскоре они вышли на просторную поляну. Здесь было поле необычно низкорослой, по локоть, желтеющей пшеницы. Муся как увидела эту маленькую пшеницу с большим колосом, так и припала на колени.
— Это же карликовая пшеница! Карликовая! Загадка веков... Понимаешь, Аржакон?
— Конечно.
— И колос цветет вовсю. Она созреет, непременно созреет.
— А почему нет?
Муся сорвала один колосок, положила на ладонь.
— Ну, пошли к хозяину.
На другом краю этого обширного поля, возле самого облесья, стоял добротный крестовый дом из потемневшей коричневой лиственницы, а за ним двор, амбар, поленницы и, наконец, на отшибе молотильный сарай. Все здесь сделано прочно, экономно.
Когда Муся и Аржакон подходили к дому, залились собаки, и сам хозяин вышел на крыльцо. Это был еще относительно молодой мужик без шапки, с кудлатой рыжей головой, в оленьей безрукавке, в бахилах из сохатиного камуса, он высился горой на крыльце.
— Цыц! — зычным окриком унял он собак. — Проходите, они не тронут, прогудел и, не здороваясь, сам прошел в избу.
В чистой передней комнате, с большой русской печью, с божницей в красном углу, он поздоровался легким поклоном: