— Почему вас это не задевает? — спросил Гедеонов.
— Потому что ваш напарник, — рискну предположить, что речь идет о Ярославе Мартынове, — не знает меня. Он судит меня по единственной встрече.
— Он неплохо разбирается в людях.
— Это я бы поставила под сомнение. Ему хватило моего возраста и внешности, чтобы признать меня негодной.
— Вот, значит, как вы считаете? — фыркнул Гедеонов. — Ладно, не без оснований. Тогда у меня для вас хорошие новости. Мне безразличны обе рекомендации. Я не вижу вашу внешность, я не знаю ваш возраст, я слышу только ваш голос. Мне этого хватит с лихвой. Так или иначе, вы получили шанс испытать себя на этой работе. Вы входите сюда с чистым счетом: мне все равно, как вы выглядите, чем занимались раньше, что привело вас сюда. Вас будут судить только по вашей работе. Это понятно?
— Это естественно.
— Хорошо, тогда дальше. Я не знаю, что написано в вашем контракте, я его не читал — у меня вообще с чтением не очень, как вы могли догадаться. Но я гарантирую вам одно: вы остаетесь в этом доме, пока выполняете пять простых правил.
— Каких же?
— Первое и главное: вы не должны меня касаться. Никогда и ни при каких обстоятельствах. За нарушением этого правила может последовать немедленное увольнение. Ясно?
«Очень надо мне тебя лапать» — хотелось ответить мне. Но я выразилась куда вежливей:
— Конечно, Владимир Викторович.
Что ж, изнасилование мне, похоже, не грозило.
— Второе: вы должны являться по первому моему требованию. У вас ненормированный рабочий день, случиться может всякое. Я не против вашего отдыха, личных увлечений и общения с другими людьми. Но если я вас зову, вы должны все бросить и идти. Не бойтесь, это не будет происходить слишком часто — возможно, это не произойдет никогда. Однако это должно быть оговорено и усвоено.
— То есть, мне нельзя покидать дом?
Он ненадолго задумался, потом покачал головой:
— Нет, дом покидать можно, вы не в клетке. Но постарайтесь не делать этого слишком часто и всегда предупреждать Фролову.
— Кого?
— Вам она известна как Анастасия Васильевна, — отозвался он. — Третье правило очевидно: вы справляетесь со своей работой. Мне все равно, как, это уже на ваше усмотрение, мне важен результат. Четвертое — вы стараетесь не говорить со мной. Задавать вопросы, не связанные с работой, вам запрещено.
— Хорошо.
Не очень-то и хотелось.
— И, наконец, пятое: иногда мне нужна тишина, и это тоже будет вашей обязанностью. Когда я прошу вас об этом, вы должны добиться абсолютной тишины. Выключайте всю технику, переобувайте всех цокающих шпильками дам в тапки на мягкой подошве. Опять же, мне не важно, как вы это делаете, мне важен результат. Думаете, вы справитесь?
— Я сделаю все, что от меня зависит, Владимир Викторович.
— Хорошо, тогда мы сработаемся.
Он направился прочь из беседки, больше ничего от меня не требуя, а я стояла среди роз и смотрела ему вслед. Я пыталась для себя определить, какие впечатления оставила у меня встреча с Гедеоновым.
С одной стороны, он мне не понравился — это очевидно. Не так сильно, как Мартынов, но хозяину поместья определенно досталось почетное второе место. Он был высокомерным, властным и избалованным деньгами.
Но в то же время, он восхищал меня — тем, как справлялся со своим состоянием. Его движения были уверенными, пружинистыми, в его теле таились сила и грация, которые он, казалось, едва сдерживал. Уж не знаю, как, но Гедеонов не просто примирился со своей слепотой, он ужился с ней, он не позволил ей сковать себя.
И это поднимало его в моих глазах выше, чем любые деньги.
Глава третья
Моей главной проблемой, этакой Спартой, до конца державшей оборону, стали горничные. Они в большинстве своем были немногим старше меня, но это их и смущало. Им казалось, что мое назначение на эту должность — всего лишь недоразумение. Этим красавицам хватало такта улыбаться и кивать при встрече со мной, да и то их дружелюбие было не слишком убедительно. Если им не нравились мои поручения, горничные попросту пропускали их мимо ушей.
Естественно, это меня возмущало — и подставляло, ведь получалось, что я не справляюсь со своими обязанностями. Я шла жаловаться Анастасии Васильевне, она устраивала им разнос, вставляла черенок от швабры в известное место, и они послушно отправлялись работать. Беда в том, что такое повторялось каждый раз. Они принимали приказы только от нее, меня как будто не было. Тогда я и поняла, что похожа на школьника, которого дразнят маменькиным сынком, а он из-за этого бежит жаловаться мамочке. Горничные презирали меня за то, что я была бесхребетной малолеткой, и я давала им все козыри, когда просила о помощи кого-то еще.