Что я и говорила — он совершенно не умеет благодарить. Между прочим, ему я задницу никогда не подтирала, но с другими моими подопечными случалось всякое. Да, я была от этого не в восторге, я не из тех людей, которые готовы всех себя бросить на служение миру. Но в то же время, впадать в депрессию я в ближайшее время не планировала.
Я знаю, что у меня проблемы — и большие проблемы. Но я ведь еще жива, выжила после всего, что было, хотя другая на моем месте уже повесилась бы! Я кое-как устроилась, у меня есть работа, я еще могу что-то изменить. Поэтому я не собиралась устраивать покаяние перед стариком, который всех предыдущих соцработниц доводил до истерики. Со мной этот номер не прокатит! Даже если мне уже хочется плакать.
Я напряглась, опасаясь, что Полковник начнет выспрашивать, как я докатилась до жизни такой. Однако это его, похоже, нисколько не интересовало, старик был погружен в свои мысли.
— Я-то вижу, что ты на дне, — продолжил он. — Но в самой тебе нет подлости и даже достаточно глупости, чтобы потонуть самостоятельно. Значит, на дно тебя столкнули.
Это точно. Ногой под зад дали и еще камень на шею повесили.
— Давайте я приготовлю вам обед, — предложила я, стараясь сменить тему. Обсуждение моих бед радости мне не добавляло.
— Молчи! И слушай. Знаешь, кто ты для меня? Овечка.
— Подозреваю, что не только для вас…
— Глупая, но безобидная, доброе создание. Раньше я презирал вас, потому что считал слабыми, пылью под ногами. А теперь я вижу, что вы не пыль. Вы соль земли! Потому что хоть в ком-то в этом мире должно остаться хорошее.
Да что с ним такое сегодня?!
— Михаил Иванович, что случилось? — не выдержала я.
Он взглянул мне в глаза, и от этого взгляда у меня мурашки по коже пошли.
— Сегодня ночью я умер.
— Что?! — ужаснулась я.
— Не до конца, как видишь. Просто у меня был приступ удушья — страшный приступ, глупая ты девка. Я не мог сделать вдоха, сердце колотилось, и я уж думал, что оно взорвется. А я — один в темноте. Жарко, душно, страшно… Потом все прекратилось.
— Я отвезу вас к врачу!
— Молчи и слушай! — рявкнул он. Я замерла, словно нож, который он больше не трогал, и правда был прижат к моему горлу. — Потом смерть меня отпустила, но я понял: это мне последнее предупреждение. Не сегодня — так завтра заберет. Когда приступ прошел, я не мог пошевелиться, так устал от всего этого. Я лежал там, в кровати, и думал: а кто ж придет поплакать над моим трупом? Мне всегда казалось, что мертвец — это просто кусок мяса, который вот-вот начнет разлагаться. А как до меня очередь дошла, так не все просто оказалось! Я не хочу быть куском мяса. Я хочу, чтобы над моим гробом кто-то искренне плакал. Хоть один человек! Вот какие желания появляются в старости, глупая девка, а вовсе не стакан воды.
Я хотела утешить его, сказать, что до гроба ему еще как до Луны пешком, но я не могла. Полковник умен, он сумеет распознать очевидную ложь, она его не утешит, только разозлит.
Многие соцработники общались с врачами, выясняли, как дела у наших подопечных. Благодаря этому я знала, что Полковник не ошибается на свой счет. В семьдесят один год его организм был измотан, как у дряхлого столетнего старичка.
— Я приду на ваши похороны, — тихо пообещала я.
Что еще я могла ему сказать? Но ответом мне послужила лишь новая волна хриплого смеха.
— Конечно, придешь! Ты слишком добрая, чтобы не прийти, и плакать ты будешь по-настоящему, даже над злобным стариком. Но знаешь, что? Я не хочу только твоей жалости, я в жизни ни у кого жалости не просил! Я сделаю так, что ты запомнишь меня с благодарностью! Тебе нравится работать здесь? Честно говори, не мямли!
Четыре месяца назад я была очень благодарна за то, что нашла эту работу. Но… я не любила ее. Мне нравилось общаться со стариками и понимать, что я делаю что-то важное, однако на этом плюсы заканчивались. Платили мне мало, начальство воспринимало меня чуть ли не как рабыню, родня стариков, за которыми я ухаживала, частенько могла оскорбить. Все эти дочки, внучки и сыночки, которые не подходили к парализованному родственнику ближе, чем на пять метров, подозревали меня в корысти и попытках переписать на себя квартиру. Я работала шесть дней в неделю, иногда — по четырнадцать часов, а домой я приходила, чтобы немного отдохнуть и выплакаться в подушку. Хотя какое «домой»? Дома у меня не было, а с такими доходами он бы и не появился, да и жизни тоже не было. Мне казалось, что я попала в замкнутый круг, который никогда не разорвется.
— Не очень, — вздохнула я.
— Вот и я так подумал. По тебе видно, что ты умная, многое можешь. Вот такая странная штука: глупая девка, но умная. Понимаешь меня?