Тяжело вздохнув, Кипис опустил ступни и оторвал крупную квадратную голову от пола, ловко встав на ноги без помощи рук. На его голом лбу билась зеленовато-золотистая жилка, и под прозрачной кожей было видно, как внутри сосуда струится темная кровь с каким-то изумрудным оттенком.
— Все кончено? — полуутвердительно, полувопросительно обратился шут к принцу. — Мой повелитель, ты думаешь, что это так?
— Думаю, чудак, что ты совершенно прав, как всегда… — горько улыбнулся Таррейтал. — Ждать осталось совсем немного…
— Может быть, еще удастся отбиться от мутантов!
— Не обманывай себя… если они сумели прорвать ментальное защитное кольцо Фарсманса, ничто их не сможет остановить теперь. Наши люди не рождены для войны… Что поделаешь, если природа нас создала для другого, для песнопений и молитв?
— Мы должны надеяться! — промолвил карлик, голосом низким, басовитым, но звучащим не очень-то уверенно. — Все может еще перемениться!
— Перестань, приятель… все кончено!
— Тогда лучше позабавиться напоследок! — вскричал шут. — Мой повелитель, не грусти, я покажу тебе пару трюков, которых ты еще не видел!
— Что же, давай, мой любимый чудак, потешь меня напоследок…
— К великому повелителю, главе рода Вингмохавишну, из его родной Индии с почтением прибыл важный гость! — объявил с готовностью Кипис и громогласно затрубил: — Человек-слон!
Он подпрыгнул, закричал дурашливым голосом нечто нечленораздельное. После этого стал изображать, что из всех сил вытягивает руками свой нос. Делал он это виртуозно, с силой вцепляясь пальцами в бледные ноздри и тужась от невероятного напряжения.
Через мгновение губы удрученного принца уже тронула невольная улыбка. Ему и в самом почудилось, что на прямоугольном лице карлика вырос длинный вытянутый нос, очень похожий на морщинистый хобот, изображенный на картинке из древней книги.
Огромные уши шута взмыли вверх без какой-либо помощи рук. Кипис несколько раз взмахнул ими, точно отгоняя надоедливых насекомых.
Несколько минут он ходил вперевалку по комнате, срывая хоботом воображаемые плоды с воображаемых деревьев. Он останавливался, уморительно наклонял крупную голову набок и прислушивался к крикам животных, звучащим в невидимых джунглях.
На короткое время принц забыл обо всем. Глаза его засверкали, и он, не отрываясь, смотрел за проделками Киписа.
Но сильные удары грома заставили его вздрогнуть. Таррейтал встрепенулся, обвел глазами пространство комнаты, погруженной в полумрак, и улыбка сползла с его губ. Разгладившееся было лицо принца снова в одно мгновение исказилось горестной гримасой.
Это не укрылось от внимания шута.
— Что же ты снова опечалился, мой повелитель? — спросил он, застыв в неестественной позе человека-слона. — Неужели тебе не понравилось?
— Понравилось… ты замечательно все делал… мне очень понравилось… все очень хорошо… — грустно кивнул Таррейтал и добавил без всякой связи: — Только не пойму одну вещь…
— Какую, мой повелитель? — встрепенулся шут. — Что тебе неясно?
Вместо ответа принц только потерянно усмехнулся и неопределенно махнул рукой. Взгляд его уставился в какую-то точку пространства, и карлик уже не осмелился тревожить его, почтительно замерев рядом.
Прошло несколько минут, прежде чем Вингмохавишну оторвал глаза от невидимой, абстрактной точки. Он провел по лицу рукой, как человек, только что очнувшийся от глубокого сна, и прошептал:
— Не пойму, почему я должен погибнуть так рано, если Фарсманс всегда предсказывал мне долгую, очень долгую жизнь? Неужели Аббат обманывал меня? Или восемнадцать лет это так много?
Ошеломляющий удар грома, снова потрясший все вокруг, точно разодрал надвое волнистый полог небесного темного купола. Из огромной трещины в черных облаках, образовавшейся над холмом, вырвались огненные потоки, и пучки молний ударили в сухие бревна, в частокол ограды.
Толстые массивные брусья вспыхнули, как щепки, несмотря на то, что ветер нес с собой крупные капли приближающихся волн. Пожар стремительно начал раздуваться, и клубы жирного дыма, смешиваясь с пылью, уже заволакивали все вокруг.
Принц Таррейтал почти ничего не мог различить и плохо понимал, что происходит. Едкий дым и пыль, врывающиеся внутрь через разбитые окна, вызывали у него судорожный кашель.
Глаза его слезились, но он не мог заставить себя отойти от окна и продолжал вместе со своим шутом всматриваться в серо-черное марево. Казалось, все пространство вокруг наполнилось жутким воем ветра и яростными криками лемутов, рвущихся на вершину холма из затопленной низины.