Мама, испугавшись то ли меня, то ли за меня кинулась ко мне, крепко к себе прижала, заплакала. Отец стоял рядом ошарашенный, онемевший, а я, прижавшийся к матери, молчал и даже вроде крепко зажмурил глаза, потому как мне было нереально страшно в этот момент. И неизвестно сколько времени мы бы так провели если бы казаки, стоявшие в отдалении, видимо встревожившись, не решились подойти "за указаниями". Отец, махнув рукой, дескать мол все в порядке, покачался на ногах, встряхнул головой и усмехнувшись спросил: "Как, говоришь, гора с рудами называется, сынок?!"
И после этого меня слегка отпустило — первый пункт плана прошел как по маслу. Все просто — отец был человеком железной воли и к долгим размышлениям не склонный. А если учесть что за информацию о рудах "бизнесмены" конкурентов ничтоже сумняся отправляли в края вечной охоты… В первом томе "Каменного пояса" — наверно самой известной книги о Демидовых был эпизод, в котором папенька зарезал беглого солдата Изота Бирюка когда тот нашел руду на Тагилке реке, и хотел заявить в рудный приказ о месторождении в обмен на "прощение и жалованье", и на этом месте основал знаменитый Нижнетагильский завод. Как говориться сказка ложь, да в ней намек — добру молодцу урок. В общем наживку, в качестве которой я подсунул информацию о месте, где в будущем будет построен город и завод Магнитогорск, папенька заглотил. Пора было подсекать.
— Атач, батюшка. Гора Атач в самых верховьях Яика. В двухстах верстах от Челябы. Только там ныне даже крепости никакой нет и башкиры не шибко мирные.
— От оно как! А зачем же ты мне сие сказал тогда?
— Ну батюшка! Шайтанский завод тоже не сразу построился. Землицу то у башкир можно и сейчас выкупить да сделку в горной конторе узаконить. Пущай башкиры табуны да отары гоняют до времени.
У отца от таких слов, сказанных малолетним шкетом, глаза на лоб полезли от удивления. И потом он посмотрел на меня совсем иным, оценивающим взглядом.
— А скажи-ка Никитушка каково оно, жить опосля нас, в тех временах? Хуже, али лучше? — включилась в беседу, пришедшая в себя мама.
— Знаешь, матушка, потом будет и не хуже и не лучше. По-другому все будет. Иные времена, иные нравы, иные люди. Я многое могу рассказать. Только есть у меня к вам две просьбы, дозволь, батюшка.
— Говори, сын — разрешил отец.
— Первая просьба будет никому не рассказывать о том со мной случилось — ни детям, ни самым проверенным людям. Даже на исповеди.
— Отчего так? — взгляд отца стал подозрительным.
— Оттого что если вам не поверят, то меня или бесноватым объявят, или умалишенным. И роду нашему от того будет великий позор. Это вариант — наилучший! Много хуже если хоть один человек узнает обо мне и поверит. Как ты думаешь, батюшка что сделает любой власть имущий, узнав что есть человек которому ведомо будущее? Где сокрыты богатства недр земных и клады людские. Когда и при каких обстоятельствах наступит смертный час правителей, кто из государственных людей и сановников верен, а кто замышляет предательство. Какие государства будут воевать, кто и как одолеет. За такое знание нас либо посадят в узилище пытая о грядущем, либо просто вырежут. Всю семью, весь род, всех кто хоть в малом причастен к запретному.
Мама, услышав из моих уст такую угрозу притихла и сидела напуганная. А вот отец… сейчас рядом со мной был не просто "дорогой и любимый папа". Рядом со мной был человек, знающий цену крови. И готовый в случае чего на все. Взгляд, хмурый и тяжелый, которым он меня окинул, бросил меня в холодный пот.
Ночью, наедине с собой, анализируя случившееся, я пришел к выводу что если бы отец решил, что риск для семьи слишком велик, рощицу я бы живым не покинул, несмотря на всю родительскую любовь и привязанность. Но к счастью для меня, он то ли не просчитал всю возможную исходящую от меня опасность, то ли не до конца поверил в мой рассказ что о будущем, то ли решил, что возможные выгоды оправдывают риск (в дальнейшем мы вспоминали иногда этот день, но разговоры именно об этом моменте — принятии отцом решения у нас были негласно табуированы). После долгой мысленной борьбы морщины на отцовском лице разгладились, он глянул на меня с прежней любовью, улыбнулся и сказал: "А что там второе условие, Никита?".
Половина дела была сделана. Меня сходу не порешили, и не повезли под замок связав и заткнув рот. Что впрочем еще вполне вероятно.
— Второе условие… это даже не условие а, скажем так обстоятельство. Как бы это объяснить то? У апостола Павла в послании к коринфянам есть такие слова: "Все мне позволительно, но не все полезно". У меня примерно такая ситуация — я много знаю, но многое я сказать не могу.