— Это почему же? — мысль о подобных ограничениях отцу явно не понравилась.
— Тот кто совершил сие со мной, он как бы ммм… наложил запрет. Некоторые вещи, когда я начинаю их вспоминать словно бы туманом покрываются, вот вроде бы только что помнил все очень четко, начинаю приглядываться и раз!!! — только дымка белесая перед глазами. А иное начинаю обдумывать и болезнь моя возвращается — слабость чувствую, голова начинает кружиться и болеть, ноги подгибаются. Вот и сейчас я вроде немного сказал, а чувствую еще чуть-чуть и без памяти упаду.
Сказанное мной было наполовину правдой — я действительно мог отключиться в любой момент. Ложь заключалась в том что никаких запретов не было. Была необходимость ввести в систему моих отношений с родителями некий, так сказать — "дозатор информации", который в дальнейшем позволит мне с одной стороны не отвечать на многие вопросы (то что ограничитель понадобится было понято еще в "той" жизни), а с другой — избежать обвинения в дерзости и хамстве. Ну а механизм реализации был проще пареной репы — освоенные "там" определенные психологические практики, после нескольких тренировок прекрасно работали и "тут", и с помощью самовнушения я мог, в случае необходимости, довести себя до потери сознания буквально за полминуты. Последнюю минуту разговора я помаленьку "поддавал парку" и в настоящий момент времени имел бледный вид и еле держался на ногах.
Для первого раза сказано было достаточно, беседу пора было заканчивать и я посмотрев на родителей глазами "кота в сапогах" жалобно произнес: "Батюшка, матушка, что-то мне совсем худо становится давайте домой поедем".
Мама после такого естественно всполошилась, я был укутан и уложен, а отец собрался было звать казачков, но был остановлен моей фразой: "Батюшка, прежде чем домой ехать, я напоследок хочу посоветоваться насчет некоторых мер ммм… безопасности".
С момента нашего разговора в малиновой засеке прошел почти месяц. За это время мои отношения с отцом и матерью вошли в спокойное русло. Родители наконец, не то что бы поверили в то что случилось со мной — правда, а скорее приняли как данность случившееся примирившись с тем что их сын изменился. Мама… это была мама. Она наверное приняла бы меня даже в том случае если бы у меня выросли рога, а из задницы повалил дым. А отец, человек к долгим рефлексиям не склонный, приняв решение твердо ему следовал. Приняв к сведению "мои рекомендации" он отдал необходимые распоряжения и уже нас следующий день у меня появилась зона "безопасности" — проходная комната отделявшая покои родителей от остального дома. В "тамбуре" устроили пост для тугоухой няньки, которая в случае необходимости должна была вызвать отца или мать дергая за веревку колокольчика, строжайше запретив проход всем остальным домочадцам. Все заботы о моей персоне матушка взяла на себя, не подпуская ко мне других служанок. Еще у меня появился, так сказать "рабочий кабинет" — небольшая горница, вход в которую был из комнаты где отец вершил свои собственные дела и доступ в которую был запрещен абсолютно всем под страхом батогов. В "кабинете" сделали большое окно, поставили кое какую мебель, нанесли местной "канцелярщины" и я стал проводить там почти все солнечные дни, подготавливая для отца свои первые предложения.
Время между вечерней трапезой и отходом ко сну стало для нашей троицы временем сказок, с поправкой на то что это не родители рассказывали ребенку сказки о "делах давно минувших дней, преданьях старины глубокой", а ребенок рассказывал родителям истории будущего. Папашка, как и положено мужчине интересовался техникой, оружием, науками и войнами, а мама как и положено женщине с удовольствием слушала мои пересказы фильмов, внимала стихам и напеваемым тихонько песенкам.
Единственным нестабильным элементом системы была бабушка. Она имела немалый авторитет в семье как при жизни деда, так и ныне, будучи уже четыре года вдовой. За Акинфием Демидовым числились немалые прегрешения, но вот пятую заповедь — "Почитай отца и мать твою", он, по примеру отца, не преступал никогда[4]. То что любимый внук "слегонца не тот" она поняла практически сразу после того как я встал на ноги. После того как она едва не застукала нас на горячем ее подозрения усилились. А поскольку общалась она в основном с мамой, то первые бабушкины атаки пришлось выдержать ей и это испытание мудрости, щедро замешанной на желании защитить сына и обильно приправленной природной хитростью, она выдержала просто великолепно. Вот уж действительно поверишь в поговорку о "голове и шее" — о том что Акинфий управлял обширной промышленной империей, а его супруга управляла им самим. Примечательно, что собственно моего участия практически не потребовалось. Для начала маменька скормила бабуле некую смесь из фактов и вымысла где фигурировали молебен на Чусовой, моя болезнь, особо подчеркивались богомолья в Казани. Все это благолепие предваряло туманные намеки на сверхъестественные причины происходящего, и под большим секретом бабушке было поведано что в ее внуке проявились некие чудесные черты, такие как стремление к грамоте и успехи в ее освоении. Тем же вечером, в закрытой горнице, внук был представлен под строгие, но добрые бабкины очи, и после того как перед ним открыли Псалтирь, ему пришлось читать псалмы Давидовы самым нежным и дрожащим голоском. Однако пронять бабушку оказалось не просто и я пошел ва-банк. Прижавшись к ней и приобняв за шею, сделав самое стеснительное лицо, я ей прошептал ей: "Бабушка, а я первый псалом на стихи переложил, дабы звучание его было легко и красиво".
4
По семейному преданию, первые 5 алтын, заработанные Никитой Демидычем, он отдал своей матери, сказав при этом: "Вот тебе, матушка, за то, что ты меня кормила и поила!"