Но протолкаться вперед Виллу не решается, хотя он и навеселе; он выходит вперед только тогда, когда начинают искать кого-нибудь, кто умеет пускать ракеты. Вернее, он и теперь не выходит вперед — какое ему дело до ракет хозяйки Кырбоя; его вытаскивают насильно, ведь он человек, который все знает, все умеет, почему бы ему не уметь обращаться и с ракетами.
И вот Виллу встречается с хозяйкой Кырбоя возле ракет, а повстречавшись, здоровается, здоровается робко и вежливо, словно она еще не хозяйка, а воспитанная кырбояская барышня, оставляющая следы своих ножек на прибрежном песке, где она гуляет в сопровождении оглохшей и ослепшей собаки. Виллу не решается даже протянуть хозяйке руку, он лишь приподнимает фуражку, словно намереваясь спросить, что барышне угодно или что она прикажет. Но хозяйка сама подходит к нему, смотрит на него при свете яркого пламени, протягивает руку и говорит с улыбкой:
— Вот и старые знакомые явились. А я уже спрашивала о вас — куда, мол, вы делись, почему нигде не бываете.
Все стоявшие вокруг костра видели, как хозяйка Кырбоя первая протянула руку каткускому Виллу, и все слышали, что хозяйка назвала Виллу своим старым знакомым. Хозяйка со многими здоровалась за руку, еще на троицу здоровалась, но никого не называла своим старым знакомым. Одного Виллу она так назвала, протянув ему руку у костра, у всех на виду. И все почувствовали, даже Виллу, что хотя он и просидел больше года в тюрьме за убийство человека, хотя он и схватил в пьяном виде дубину, когда на него напали с ножом, это, пожалуй, ничего не значит.
— Все говорят, что вы умеете ракеты пускать, — сказала, обращаясь к Виллу, хозяйка Кырбоя.
— Уметь-то умею, — ответил Виллу, — только где их пускать?
— А вы как считаете?
— Я? — переспросил Виллу и, подумав немного, сказал: — Будь это мои ракеты, я стал бы их пускать на озере.
— То есть как это — на озере? — спросила хозяйка.
— Из лодки, — объяснил Виллу.
Эта мысль никому не приходила в голову, до нее додумался только каткуский Виллу, и хозяйка Кырбоя сразу же с ним согласилась, все с ним согласились.
9
Когда кырбояский Яан плыл с огнями по озеру, а Лена и две другие девушки, озаренные пламенем, распевали песни, всем казалось, что ничего прекраснее на озере и быть не может, даже хозяйке Кырбоя так казалось, — ведь она видела тогда на дне озера огненные кудри. Но когда Виллу, захватив ракеты и все необходимое, с шумом забрался в лодку и спросил, не желает ли кто поехать с ним вместе, и когда оказалось, что нет никого, кто решился бы на это, кроме хозяйки Кырбоя, которая, выступив вперед, сказала, что если никто не хочет, то, может быть, Виллу разрешит поехать ей, и когда они потом, отчалив, выгребли на середину озера, так что с берега их едва можно было различить, — да, когда все это произошло, оставшиеся на берегу поняли, что затея Яана ничто в сравнении с затеей каткуского Виллу, выехавшего на озеро с одной лишь хозяйкой Кырбоя и ракетами. Он плыл медленно, бесшумно, без музыки и песен, плыл так, словно сидел в яанов день в церкви, — никто не слышал, чтобы плывшие в лодке обменялись хоть единым словом. Яан и понятия не имел, что можно так плыть, когда сидишь в лодке один на один с хозяйкой Кырбоя.
Только когда лодка была уже далеко и с берега можно было разглядеть лишь какой-то темный движущийся предмет, словно бы послышался разговор; однако никто не мог разобрать, о чем говорили в лодке, не нашлось человека, у которого был бы такой острый слух. Лишь кто-то, стоявший в эту минуту на другом берегу озера, на остроконечном мысу, слышал, что хозяйка Кырбоя и Виллу обменялись всего-навсего несколькими словами.
— Как, по-вашему, довольно? — спросил Виллу, перестав грести.
— Пожалуй, — ответила хозяйка.
— Тогда начнем, — сказал Виллу.
— Начинайте, — согласилась хозяйка.
— Только вам придется пересесть на мое место, а мне — на ваше, на корму, — заметил Виллу.
— Ладно, — сказала хозяйка.
Виллу втащил весла в лодку и встал, хозяйка тоже встала; взявшись за руки, они начали меняться местами в качающейся лодке, но тут Виллу пошатнулся, лодка накренилась и хозяйка в испуге вскрикнула. Для людей на берегу этот крик явился единственным доказательством того, что в лодке не богомольцы, явившиеся в церковь в святое воскресенье, а веселящиеся в праздник люди — мужчина и женщина.
На берегу решили, что хозяйка и каткуский Виллу просто озоруют, как озоруют обычно деревенские парни и девушки, когда выезжают вместе на озеро и нарочно раскачивают лодку или брызгают друг на друга водой, оглашая визгом всю пустошь. Но хозяйка и Виллу вовсе не озоровали, и поэтому хозяйке было неловко, что она вскрикнула в лодке, точно деревенская девушка, на которую брызнули водой.