На это Виллу ничего не сказал.
— Неужели вы не можете не пить? — снова спросила хозяйка.
— Когда могу, когда нет, — ответил Виллу. — Нынче, к примеру, не мог, нынче я должен был пить, и я еще буду пить, пока не свалюсь, такой уж у меня нынче день дурацкий.
Но хозяйке, как видно, было непонятно, почему нынче такой дурацкий день, что каткуский Виллу должен напиться. В конце концов она уселась рядом с Виллу под сосной, однако все равно не смогла понять, почему Виллу непременно должен нынче пить, не смогла, да и все тут, сколько ни объяснял ей это захмелевший Виллу. А когда Виллу перестал объяснять, хозяйка вдруг спросила, куда делся его правый глаз, уж не потерял ли он его в пьяном виде.
— Я его выколол, гоняя по лесу, — сказал Виллу, — спросите у матери, если не верите. Это случилось уже давно, это случилось, помните, когда мы с вами еще знакомство водили.
Так впервые было упомянуто сегодня то далекое время.
— Но тогда ведь у вас оба глаза были целы, я это ясно помню, — сказала хозяйка.
— Нет, именно тогда я и выколол себе глаз, спросите у матери, если не верите, — ответил Виллу.
— Господи! — воскликнула хозяйка. — Не может этого быть! Я бы помнила, что у вас нет глаза. Вы ошибаетесь, вам это приснилось, или вы просто шутите.
И Виллу никак не мог втолковать хозяйке, что он потерял глаз именно тогда, в первые дни их знакомства. Так хозяйка в день своего рождения и не узнала, каким образом Виллу лишился глаза. Поэтому можно считать, что Виллу разговаривал с кырбояской хозяйкой не серьезно, что Виллу просто болтал с нею, как болтают с девушками, особенно когда сидят с ними в яанову ночь или какой-нибудь другой праздник на берегу озера, в сосновом лесу.
Однако эта пустая болтовня подействовала на Виллу благотворнее любых серьезных разговоров; она подействовала на Виллу так, что ему еще до конца праздника, еще до восхода солнца вновь захотелось танцевать, словно он и не ссорился сегодня с деревенскими парнями. Теперь он танцевал только с хозяйкой, все заметили, что Виллу танцует с одной лишь хозяйкой, что хозяйка ни разу ему не отказала, хотя ее обычно бледные щеки уже давно пылали румянцем.
Учитель танцевал с деревенскими девушками, даже мызный мейер[6] танцевал с деревенскими девушками, даже молодой волостной писарь танцевал с ними — сегодня все господа, все «антверки»[7] танцевали с деревенскими девушками и при этом лихо притоптывали, точно простые деревенские парни, которым ничего не стоит во время танцев даже ссору затеять. Один Виллу не танцевал с деревенскими девушками, он танцевал только с хозяйкой Кырбоя и поэтому был самым важным кавалером на сегодняшнем празднике — так, по крайней мере, считали остальные.
Но хозяйка так не считала, нет, она знала, что Виллу танцевал не только с ней, но и с другими, однако никто почему-то этого не замечал. Когда Виллу танцевал с ней, это видели все, а когда он танцевал с деревенскими девушками, этого никто не замечал.
Вот если бы Виллу танцевал с бобылкой Ээви, на это, пожалуй, все обратили бы внимание. Но Ээви не пришла сегодня на праздник; она спала возле своего маленького сынишки и больной матери, спала и видела страшный сон. Ей снилось, что она идет по дремучему лесу; внезапно лес озаряется светом, отблеском огромного красного пламени, и Ээви становится жутко. Огонь все растет, все приближается, с шумом и треском растекается по сухому лесу… и вдруг раздается крик о помощи. Ээви хочет бежать, хочет помочь несчастному, но красное пламя охватывает ее, жжет, палит. В ужасе Ээви пытается залезть на самую высокую, гладкоствольную сосну: она лезет и лезет, так что рукам больно, но не может взобраться. Наконец она просыпается от боли и видит, что ее усталые, одеревеневшие от работы руки согнуты, пальцы скрючены и так онемели, что ими невозможно шевельнуть.
Так спит бобылка Ээви возле своего маленького сына и больной матери; а в это время на празднике у озера все замечают, что каткуский Виллу танцует с одной лишь хозяйкой Кырбоя. Все удивляются хозяйке, удивляются, что она танцует с одним только Виллу, — ведь у Виллу есть бобылка Ээви с маленьким сыном. Но хозяйка и внимания не обращает на то, что говорит ей Лена о бобылке Ээви, служившей прежде в Кырбоя, и о Виллу, который из-за Ээви убил человека и угодил в тюрьму.
Хозяйка Кырбоя, празднующая сегодня у яанова огня свой день рождения, ничего не замечает, она только танцует и разговаривает с Виллу, словно собирается нанять его в Кырбоя хозяином или, на худой конец, старшим работником, вместо Микка. А между тем хозяйка и Виллу даже не упоминают больше про хозяина Кырбоя, они говорили о нем только на озере, в лодке, да и то лишь так, между прочим, поскольку более интересной темы в ту минуту не нашлось.