Оставшись в одиночестве возле догорающего костра, Рейн пытается понять, почему его дочь танцевала сегодня с одним только Виллу, танцевала так, словно Мадли околдовала ее своими рассказами о каткуском Виллу. И Рейн думает о своем брате Оскаре, думает о его жене, под конец думает и о Кырбоя, которое он передал дочери, и вскоре реальная усадьба превращается в то воображаемое Кырбоя, которое, точно яанов огонь, мерцает на берегу озера, среди сосен; только в том Кырбоя его дочь Анна танцует не с каткуским Виллу, нет, там она танцует не с ним.
Рейн не раз проводил яанову ночь возле костра, он вообще провел в Кырбоя немало ночей возле костра, но никогда ему не случалось думать о Кырбоя так много, как в эту ночь. Сегодня, когда он уже не хозяин, он ни о чем другом, кроме Кырбоя, и не думает, оно неожиданно приобрело в его глазах какое-то исключительное значение, особенно после того, как старик вспомнил, что говорила вчера про Кырбоя Анна.
И если бы Анна сидела сейчас вот тут, у костра, если бы она сидела тут, как сидели недавно окрестные хуторяне, Рейн поговорил бы с ней серьезно, по душам. Он сказал бы дочери: не танцуй так много с каткуским Виллу, люди говорят, что Виллу танцует с тобой в надежде стать хозяином Кырбоя; не ищи для усадьбы хозяина среди ее врагов, какой из врага хозяин; не ищи хозяина среди неразумных и шальных, для Кырбоя это не хозяева; вообще не ищи хозяина для Кырбоя — в Кырбоя хозяин явится сам, явится, как гармонист на яанов огонь, примчится нарядным женихом, на лошади с бубенцами.
Так сказал бы Рейн своей образованной дочери, если бы она сидела сейчас здесь, возле яанова огня, с глазу на глаз со своим отцом. Но дочери нет, Рейн не знает даже, где сейчас его дочь, и поэтому он ничего не говорит, он просто лежит при свете догорающего костра и думает о своем Кырбоя. Дожить бы ему до того дня, когда в Кырбоя будет хозяин, не такой, как он сам, а такой, как Оскар, которому хотелось размахнуться во всю ширь в Кырбоя! Дожить бы ему до того дня, когда Кырбоя начнет оправляться, когда крыши построек не будут протекать, а окрестные хуторяне опять станут разговаривать с обитателями Кырбоя так, словно те принадлежат к более высокому сословию! Дожить бы ему до того дня, когда зазвенит слава о Кырбоя и этот звон согреет ему душу! Да, если бы ему довелось увидеть все это своими глазами, услышать своими ушами, он умер бы спокойно, навсегда ушел бы с дороги нового хозяина. Чего бы только он не дал, лишь бы увидеть все это…
Рейн незаметно задремал, как вдруг раздался грохот, прервавший его забытье и думы; раздался первый взрыв, который остался и последним, словно каткуский Виллу успел высверлить в камнях лишь одно углубление и просто врал кырбояской хозяйке, когда обещал ей взорвать несколько камней — и в честь дня ее рождения, и в честь их прежнего знакомства, и даже в честь их нынешней встречи.
12
Виллу и хозяйка Кырбоя, словно указывая остальным дорогу, шли впереди всех до самого Катку, и Виллу разговаривал с хозяйкой так, будто он, даже идя с нею рядом, время от времени пил какой-то хмельной напиток, хотя по легкомыслию и дал хозяйке слово никогда больше не пить. Он уже не искал тем для разговора, а говорил обо всем, что приходило в голову. Говорил об их прежнем знакомстве, говорил о следах на дороге, по которым он узнал о приезде хозяйки, чуть было не проговорился даже, что мать предостерегала его от дружбы с хозяйкой Кырбоя; но в это время они подошли к Катку, навстречу им с лаем выбежала собака, а там их догнали и остальные гости, и закончить разговор им на этот раз так и не удалось.
Гости подошли к Катку с шумом и криками, под веселые звуки гармошки и радостный гомон, так что проснулась не только мать Виллу, но и отец; он в одной рубашке подошел к окну взглянуть, что случилось. И тут же понял, что ничего особенного не произошло, что это просто лыугуский Кусти со своей трехрядкой, их Виллу с хозяйкой Кырбоя, работники и деревенские парни и девушки, — как видно, все они возвращаются с яанова огня.
Каткуский Юри ничего не имел против того, чтобы праздник, начавшийся в Кырбоя, закончился у него на дворе или даже в его овине, нет, против этого он ничего не имел. Пусть все знают, что гармошка может заливаться не только на земле Кырбоя, что не только в Кырбоя могут кружиться пары, но и в Катку, — чем оно хуже Кырбоя! В Кырбоя нет такой кузницы, как в Катку, кузницы с покрашенными ставнями и железными болтами на окнах, нет там и такого погреба, нигде нет такого погреба, как в Катку, куда зашли сейчас гости Кырбоя.