Увидев Ээви с ребенком у себя в комнате, хозяйка забывает спросить, что гостье нужно, зачем она пришла; она идет ей навстречу, смотрит на нее, смотрит на ребенка, спрашивает, сколько ему месяцев, много ли у него зубов и как его зовут. Она спрашивает еще о многом другом, так что Ээви приходится все время только отвечать, — и вот бобылка и хозяйка беседуют между собой, словно только для того и встретились. И когда Ээви на вопрос хозяйки отвечает, что сына зовут так же, как отца, хозяйка говорит, словно все обстоит как нельзя лучше:
— Значит, тоже Виллу?
— Виллу, — отвечает Ээви, краснея.
— Виллу пойдет к тете на ручки? — спрашивает хозяйка у ребенка.
— Иди к тете на ручки, — говорит Ээви мальчику. Тот сперва словно бы раздумывает, но потом все-таки идет.
— Какой пудовичок! — восклицает хозяйка, беря ребенка на руки.
— Да, он у меня молодец, — радостно отвечает Ээви. — Чего ему не хватает, до сих пор грудью кормлю.
— До сих пор! — удивляется хозяйка.
— Так ведь он у меня первенький, думаю, пусть сосет, молоко есть, все ему на пользу. Сперва молока столько было, что не знала, куда и девать, мальчик всего не выпивал, сцеживать приходилось, а теперь еле хватает.
Так говорит Ээви, а у самой неспокойно на сердце: как она теперь заведет с барышней речь о главном.
— Ходит уже? — спрашивает хозяйка.
— Давно! — восклицает Ээви, словно удивляясь, как можно спрашивать такие вещи о ее Виллу. — Он уже в восемь месяцев начал вставать, ухватившись за что-нибудь; такой настойчивый, пыжится, пыжится, пока не встанет на ножки. Это он только здесь, в чужом месте, спокойно сидит на руках.
И вот хозяйка ставит мальчика на пол и говорит:
— Покажи тете, как ты ходишь.
Но мальчик стоит на месте и только смотрит, шагу ступить не хочет.
— Ну, покажи тете, как ты умеешь топ-топ, — уговаривает его мать, и мальчик начинает переставлять ножки, все быстрее и быстрее, так как замечает, что по крашеному полу в Кырбоя бегать куда удобнее, чем по неровному глиняному полу куузикуской хибарки.
— Ишь ты, как он здесь быстро ходит, прямо бегает, — удивляется Ээви, глядя на сына.
Теперь они обе смотрят на ребенка и болтают обо всем, что в голову придет. И у Ээви постепенно пропадает желание говорить о том, ради чего она сюда пришла, пропадает потому, что хозяйка Кырбоя с таким вниманием отнеслась к ее сыну, а мальчик с первой минуты потянулся к ней.
— Вы небось рады, что у вас такой сын? — спрашивает наконец хозяйка.
Но Ээви кажется, будто хозяйка хотела спросить ее о другом, будто она хотела спросить — рада ли Ээви, что у нее сын от Виллу. И Ээви чувствует, как у нее подступают к горлу слезы, и теперь думает только об одном — как бы уйти из Кырбоя, так и не сказав барышне, для чего она сюда приходила.
— Немало я с ним горя натерпелась, — отвечает Ээви хозяйке, — только ведь будет и радость, мать всегда говорит, что непременно будет и радость.
Тут Ээви замечает, что и у хозяйки вроде бы слезы подступают к горлу; словно желая утешить Анну, она говорит:
— Небось и у барышни немало забот и хлопот с этой усадьбой.
— Конечно, я же одна и за хозяина и за хозяйку, ведь настоящего хозяина у меня нет, — отвечает Анна, глядя на маленького Виллу.
А Ээви смотрит на хозяйку, едва сдерживая слезы, пока хозяйка не догадывается спросить, по какому делу пришла к ней Ээви, словно хочет этим напомнить, что той лора уходить. Теперь Ээви уже не в силах сдержать слез, теперь они градом катятся у нее по щекам. А хозяйка никак не может понять, почему Ээви так горько плачет; не может она дождаться и ответа на свой вопрос, потому что Ээви все плачет и плачет. Наконец она произносит, всхлипывая:
— Мать…
— Что с матерью? — спрашивает хозяйка.
— Умирает, — отвечает Ээви. — Болеет она, вот я и пришла узнать, нет ли у барышни лекарства.
— А какая у нее болезнь? — спрашивает хозяйка.
— Кто знает, — говорит Ээви, — старая она, внутри все болит, есть ничего не может, от всего изжога.
Но у барышни нет лекарства от такой болезни, когда внутри все болит и человек ничего есть не может. Она обещает сама заглянуть в куузикускую хибарку, обещает даже, если надо будет, послать за врачом, но это не успокаивает Ээви, она продолжает плакать.
— Не плачьте, — говорит хозяйка, — сын вас утешит.
Так, видимо, думает и Ээви, она берет мальчика на руки и уходит, словно сказала все, что собиралась сказать. Дома мать спрашивает ее: