— Люсия! — выдохнула я и оказалась в опутывающих объятиях целительницы. Заплакала. От счастья, наверное, иначе чего мне еще плакать? А она гладила по спине и шептала:
— Не плакать, нельзя плакать…
А Барт грустно улыбался рядом. Вернулось ощущение уюта, принадлежность, и боль в жиле отступила. Только слабость осталась, и Люсия потащила меня на диван.
— Неважно выглядишь, — покачал головой Барт. — Нужно было раньше прийти?
— Нет. Хотя… Я всегда вам рада! Только угощать нечем. Совсем. В магазин нужно сходить, но сил нет совсем.
— Конечно, не быть сил! — всплеснула руками Люсия. — Когда ты в последний раз есть?
— Вчера утром, кажется… Не хочется.
— Не хочется она! О себе она не думать, а о ребеночек кто подумать?
— Какой ребеночек? — опешила я.
— Так этот. — Она ткнула пальцем мне в живот и нахмурилась. — Вовремя я увидеть. А то бы ты его голодом заморить. Мальчик нужен много питаться. Сильный быть. Воин.
— А ты не чувствуешь? — Барт присел рядом и взял мою ладонь. — Два месяца в тебе новая жизнь, Полина.
— Два… да быть не может! — Повернулась к Люсии. — Я пила твои травки. Каждый день.
— Травки? Какие травки? — как лисичка, прищурилась целительница. — А, те травки! Так травки не есть панацея.
— Не панацея? А кто говорил: стопроцентный результат для хищной?
— Я говорить такое? — возмутилась рыжая. — Да известит тебя, что не существовать такое средство. Ты взрослый женщина, а верить глупости.
Я ловила губами воздух, задыхаясь от возмущения, а Барт крепче сжал мою руку и спокойно сказал:
— Это благо, Полина. Подарок. Прими.
— Благо…
Люсия обняла. Говорила что-то и снова гладила по спине, волосам, предплечью. И Барт вторил ей. Что ребенок — это хорошо, что мальчик сильным будет, и я должна собраться ради него. Не хандрить. Кушать. Дышать. Жить.
Только вот… Я ведь совсем не ждала. Не планировала. И в нынешней ситуации правильно ли это? Что с этим делать теперь? Ребенок — он же будет скади. А я… одиночка. И в племя не хочу, тем более, в Дашино. Но тогда как быть? Ведь отберут же! Тамара постарается, Даша тоже не будет возражать.
А если не сказать, скрыть, ведь на верность скади я не присягала, глубинным кеном не клялась? Но в таком случае смогу ли защитить малыша? Защитница из меня отвратная, да и способности сольвейга иногда подводят.
Хотя… Есть я. Не сольвейг с неизведанным до конца даром, который душит, подавляет, вспарывает живот и ладони, словно нож. Не атли — я покинула их, вырвала из жизни, ежедневно обучаясь обходиться без племени. Не любовница Эрика, ведь прогнала его сама.
Просто я. Женщина. Будущая мать. И глотку перегрызу каждому, кто попытается причинить вред… ему.
Мальчику.
Сыну.
Сыну Эрика…
В груди вскипело, вспенилось, взорвалось миллиардами обжигающих брызг раскаяние. Если бы он знал, не ушел бы. Остался. Ради ребенка. Были бы колыбельки, рюши, бутылочки и детский плач по ночам. Усталость, но приятная, когда с каждой секундой все больше понимаешь, что живешь не зря. Ради него. Них. Моих мужчин.
Но я ведь тоже не знала! Иначе не стала бы слушать Дашу, даже не пошла бы с ней в кабинет, где развивалась на сквозняке штора и молчали в шкафу частоколы книг.
К чему сейчас об этом переживать? Барт рядом, близкий, убаюкивающий. И Люсия. Сидит, укутанная в рыжую гладь волос. Она женщина — понимает. У женщин это в крови.
Желать ребенка от любимого мужчины.
С сольвейгами не холодно, не одиноко, жила совсем не болит.
И вдруг показалось, я слышу, как бьется маленькое сердце — где-то там, чуть ниже желудка, спрятанное за витками жилы, в которой все еще теплился карамельный кен.
Но конечно, мне так только казалось.
Я все же заварила чай. Нашла в хлебнице остатки печенья, которое приносил Мирослав на прошлой неделе. Происходящее все еще казалось мне нереальностью с легким налетом абсурда, но постепенно это ощущение уходило и накатывал страх. Что делать с внезапно свалившимся на голову известием я не знала.
Люсия убежала за продуктами. Денег не взяла, пробурчала что-то на английском. Смысла фразы я не поняла, но тон уловила. Я беспечно себя веду. Не ем, не слежу за собой, хорошо хоть сплю. А спала я в последнее время знатно. Почти всегда спала, даже когда бодрствовала.
Люсия освоилась в квартире быстро. Включила кондиционер, поменяла постельное белье, закинула в стиралку скопившиеся за неделю вещи, прибралась в гостиной и, похоже, норовила приготовить мне обед. Заботливая. И словно не живет в изгнании у черта на куличках.