Он покачал головой.
— Не злюсь. Я был плохим человеком, Полина. Совершал глупости. Поступал подло. На моем фоне брат выглядел рыцарем в золотых доспехах. Я понимаю ее и в то же время виню. Подсознательно. Она — единственная, с кем я был собой. Настоящим. И она меня отвергла. Он же никогда настоящим не был. Золотая обертка, а что внутри — неизвестно.
— Ты не боролся? Оставил все, как есть? Впрочем, брак хищных все равно разорвать нельзя…
Браки хищных разрушить может только отречение и смерть.
— Нет, не боролся. Ушел. Потом познакомился с Бартом, и он изменил меня. Буквально. И научил тому, что прошлое нужно оставлять в прошлом. Как сейчас учит тебя.
— А если встретишь ее? Случайно, на улице? Пройдешь мимо?
Дэн улыбнулся. Горько. И горечь эта растеклась по комнате, сливаясь с моей собственной, а воздух сделался тяжелым.
Нельзя тосковать вдвоем. Тоска множится, соединяясь. И убивает медленно, но неизбежно, превращая душу в ржавый сосуд.
— Не встречу, — ответил Дэн тихо. — Она погибла.
Он поднялся и вышел на улицу, а я еще долго сидела и думала о том, что для некоторых поступков и важных слов иногда может наступить то самое «поздно», о котором люди редко задумываются. Дэн потерял нечто важное для себя и нашел смысл жить, идти дальше. Значит, и я найду — ведь у меня для этого гораздо больше поводов.
Сын. Племя, которое скоро станет родным. Друзья. Память об Эрике. И желание отыскать загадочного убийцу.
Зима длилась долго. Похожие друг на друга дни, наполненные раздумьями, и я буквально ощущала, как перестраиваюсь внутренне. Создаю фундамент для новой личности, по кирпичику возвожу стены, которые в последствии защитят от нападок и косых взглядов. Отращиваю броню, что позволить отражать удары.
Готовилась к трудностям. Еженощно убеждала себя, что выдержу. Твердила себе, как мантру, что сильная.
А зима постепенно сдавала права… Воздух наполнялся еще далеким, но таким желанным теплом, природа готова была возродиться. Из-под слежавшегося снега проступал изумруд новой травы, а небо сияло голубизной.
В марте мы вернулись. Нет, не в Липецк — в Москву. Сняли квартиру недалеко от центра. Тамара приехала и Роб. А еще Эльвира. Она причитала надо мной, словно я была больна, а потом громко рыдала в коридоре. Ей не сказали, куда везут. И она ничего не знала о ребенке Эрика.
Мне безумно, почти ежесекундно хотелось позвонить Ире. Она все еще в Москве — иногда я переписывалась с Глебом и знала. Но звонить было нельзя. Еще не время. Вот родится ребенок, тогда…
Сын появился на свет в середине марта. Крупный, здоровенький, с белым пушком на голове. Маленький такой одуванчик, только хмурился много и сжимал кулачки. И я плакала в кровати, прижимая его к себе. Беззвучно, но с надрывом. Он смотрел на меня прозрачными глазами отца и поджимал подбородок с его же ямочкой.
А я шептала:
— Все будет хорошо, маленький Алан. Все у нас будет хорошо…
Люсия гладила меня по голове, и слезы катились по ее фарфоровым гладким щекам. Потому что у нас с целительницей одна душа на двоих. Одно горе. Одна радость. Одна печаль.
И одна вера.
Барт подарил Алану защитный амулет, а целительница сольвейгов долго шептала и целовала в лобик.
— Не болеть, расти крепким, — пояснила Люсия.
Роб улыбался и постоянно повторял:
— Как он похож на Эрика!
А Тамара молчала. Смотрела пристально и думала о чем-то своем.
В Липецк мы возвратились в апреле. Пели птицы и распускались листья на остриженных в прошлом году кустах. В лужах отражалось блистательное солнце и пушистые облака. Пахло гнилой листвой и влажным асфальтом.
Дэн и Люсией попрощались с нами в городе, к скади не поехали. В принципе, я ждала, что главный удар приму одна, но без их поддержки стало не по себе. И, хотя Роб постоянно подбадривал, рядом с воительницей я чувствовала себя неловко.
Мы заехали на Достоевского, чтобы собрать вещи. Воспоминания встретили на пороге. Почему-то не те, где на меня напал призрачный убийца, а другие, ранее спящие, но такие острые теперь.
Мой переезд сюда. Новоселье. Черный цветок.
Мысли. Разные. О любви и потерях. Планы убийства. Прощание на балконе, теплый ветер за воротник. Украденное прикосновение. Слезы. Рассвет.
Решимость.
Хватит ли мне ее сейчас?
Затертый диван, пыль на мебели. Знакомый до слез запах, воздух, которым не можешь надышаться. И в груди щемит, а сердце колотится, как сумасшедшее.
Тамара осталась внизу с ребенком, а Роб поднялся со мной. То ли боялся оставить одну, то ли хотел оказать поддержку. Я почти забыла, как он выглядит за долгие месяцы изгнания. Все они… И если вдали от дома будущее казалось довольно определенным и безопасным, то здесь и сейчас навалилось новыми сомнениями.