— Не помнишь, значит? Ты кого тут арестовывал в апреле прошлого года? А?
— А «Войну и мир» помнишь? — добавила Маруся.
— Какую войну и мир? — не понял Гребенкин.
— Толстую, из библиотеки! Это наш дом!
— Наш! — подтвердила звонким голосом Наденька.
— Эй… Эй, — наконец поняла, в чем дело, жена сержанта, — вы жили в этом доме? Так мы тут ни при чем! Нам его государство дало! Он теперь не ваш, а государственный, а государство дало его нам.
— Может, его государство строило? Бревна таскало, надрывая пуп?
Видя, как у Натальи снова засверкали глаза, Венька просто сдрейфил, подумав, что только скандала ему и не хватало. В последние месяцы в НКВД многих арестовали за нарушение соцзаконности. Как раньше пропадали простые граждане, так нынче пропадали сотрудники НКВД, поэтому он решил не скандалить. Примирительно выставив вперед руки, Венька произнес:
— Хорошо, хорошо, конечно, дом строили вы, но мы ведь тоже не виноваты, что его выделили именно нам? Сегодня переночуем вместе, а завтра что-нибудь придумаем. Пойду к начальнику, попрошу дать другое жилье.
— Вень, зачем нам другое? Пусть выметаются отсюда, это наш дом!
— Помолчи, Катька… Коль не соображаешь, так мужа слушай…
Ночью произошло то, о чем Надежда и Маруся до сих пор вспоминали с содроганием. Тихо разбудив обеих дочек, Наталья вывела их из дома, облила двери керосином и подперла палкой. Первой пришла в себя Маруся.
— Мам, ты что?! — звенящим шепотом спросила она.
— Сожгу гада… — прошипела Наталья, нервно обшаривая карманы в поисках коробка спичек.
— Да ты что? Это же смертоубийство! А жить где будем?
Кое-как уговорив мать, Маруся поставила на место керосинку и утащила Наталью обратно в спальню. Утром Гребенкин вышел на крыльцо и, потянув носом, спросил:
— Как будто керосином пованивает?
— Это я ночью до ветру ходила, нечаянно керосинку опрокинула, — угрюмо произнесла Маруся.
— Осторожнее надо, так и до пожара недалеко…
«Ой, как недалеко, — зло усмехнувшись, подумала Маруся, — ты даже не представляешь, как недалеко…»
Венька с женой прожили в доме Тысевичей еще две недели. Если бы Наталья оставалась такой же, как и в первый вечер, то добром бы их совместное житье не кончилось. Но она словно израсходовала в ту памятную ночь все свои жизненные силы и снова стала вялой, безразличной и слезливой. А с Венькой и его женой вопрос решился просто: его отправили на Волынь, в Луцк, освобожденный и воссоединенный с Советской Украиной, где сержанту предстояло искать новых польских шпионов, хотя прежней Польши уже не было. Советский Союз и фашистская Германия раздербанили ее пополам.
А потом была война, оккупация, похоронки на Петьку и Жорку, и слезы, слезы, слезы… Все мужики из рода Тысевичей сгинули, пропали в кровавом водовороте тридцатых и сороковых.
Давно вернулись и жили в своем доме Малошинские. Пока они воевали за свой дом, жили, конечно, у Тысевичей. Возвращение их в родные стены отпраздновали скромно. Уже изрядно захмелев, Федор вдруг сказал:
— Слышь, Наталья, говорят, сейчас дела пересматривают, бывших репрессированных реабир… реабил… Ну, в общем, оправдывают. Может, вы за Николая-то Григорьевича тоже напишете?
На следующий день, обсудив эту новость на семейном совете, они решили написать заявление. Утром Наталья, принарядившись, посмотрелась в зеркало. Она давно этого не делала, утратив к себе всякий интерес, но сейчас, назло всем, хотела выглядеть красиво. Она шла восстанавливать справедливость! Это праздник, а значит, и выглядеть нужно празднично. Вместе с матерью в прокуратуру пошла и Маруся. Там их приняли хорошо, но все равно смелость Натальи, как только она перешагнула порог этого учреждения, куда-то испарилась. Она вздрагивала от любого шороха, отшатывалась от каждого одетого в форму человека, и если бы не Маруся, то точно сбежала бы домой. Однако дочь была непоколебима.
Сотрудник прокуратуры внимательно выслушал их, дал бумагу, ручку и велел писать заявление.
— А как? — в один голос спросили мать и дочь.
— Боже мой, — проворчал мужчина, и от этих слов, вернее, от интонации, с какой они были сказаны, Наталья тут же дернулась, чтобы уйти. Но Маруся снова удержала мать, сжав ее руку, и не отпускала до тех пор, пока та не успокоилась.
Областному прокурору Хмельницкой области Жены репрессированного Тысевич Натальи Ивановны, проживающей в г. Изяславе Хмельницкой области по ул. Кулишовка…
ЗАЯВЛЕНИЕ
Мой муж, Тысевич Николай Григорьевич, 1885 рождения, Изяславским отделом МВД был подвергнут репрессии. На мой запрос в 1938 году мне было сообщено, что он осужден и выслан без права переписки на 10 лет. В ноябре 1958 года мне было устно сообщено сотрудником Изяславского райотдела милиции, что мой муж 27 марта 1940 года умер. Прошу рассмотреть его дело и снять с него судимость. Проситель