Вот ведь наглец… На языке у его собеседницы так и крутилось бранное слово, подслушанное как-то от брата, но вместо него она высказала другое:
— Давайте свою Арабеллу, я, пожалуй, воспользуюсь предложением. — И протянула руку к поводьям.
Ей показалось неожиданно соблазнительным ускакать и оставить болвана Шермана одного на дороге. Пусть пройдет пару миль, как какой-то батрак… Это собьет с него спесь.
А он как ни в чем ни бывало сказал:
— Надеюсь, мужское седло не станет проблемой… Знай я, выезжая из дома, что могу оказаться полезным прекрасной даме…
Аделия почти закатила глаза, но вовремя удержалась. Всем соседям было известно, что Коллум Шерман дам на дух не выносил и комплиментов не делал. Правда, был однажды женат и даже растил дочь семи лет, но супругу потерял в родах. И с тех пор ходил бобылем…
Среди дам Ланкастера, не способных пленить его сердце, ходили разные слухи: то ли он все еще хранил верность умершей супруге, в которую был страстно влюблен, то ли и вовсе к дамам не тяготел.
— Я как-нибудь справлюсь, — сказала девушка и легко вспорхнула в седло. Длинный плащ, к счастью, скрыл чуть приоткрывшиеся лодыжки. — Благодарю за заботу. — И вонзила пятки в бока черной лошади.
— Будьте с ней понежнее, — донеслось до нее сквозь топот лошадиных копыт. — Арабелла может быть норовистой.
Казалось не совсем ясным, о которой из них он заботился больше: об Аделии или все-таки о кобыле, но девушке абсолютно не к месту припомнилось, как он скривился той ночью при виде нее…
Той ночью, оставшись одна в ожидании неизбежного действа, она ждала с гулко бьющимся сердцем и замирала от каждого звука.
Вот, наконец, и шаги в коридоре…
Тяжелые, явно мужские.
Аделия замерла, превратившись в один перепуганный взгляд, — дверь открылась.
В комнату вошел Шерман, но не тот, которого она так страшилась: не отец — сын его стоял на пороге.
И глядел на нее…
Ей тогда показалось, от стыда у нее лопнет сердце, взорвется, как мыльный пузырь, но оно продолжало стучать.
Шерман щелкнул запором двери, подошел прямо к кровати и произнес:
— Отец отправил меня… сделать это с тобой, но тебе не стоит бояться. Я не желаю участвовать в его играх…
Аделия, натянувшая покрывало до самого подбородка, в этот момент отпустила его. Просто пальцы разжались… Должно быть, от удивления. А мужчина скривился… Так явно, словно увидел лягушку.
— Не знаю, что послужило поводом для разлада, только нам с тобой ни к чему в этом участвовать, понимаешь? — произнес Шерман, укутывая ее в покрывало. — Мой отец и твой муж должны сами во всем разобраться, и эта отцовская выходка… мне она неприятна так же, как и тебе.
Только в этот момент Аделия и поняла, что мужчина не тронет ее.
Вообще.
И испугалась.
— Если ты не сделаешь этого, мой муж узнает… Твой отец тоже захочет проверить. И тогда может сам захотеть… — Она схватилась за его руку с мольбою в глазах. — Лучше ты. Лучше ты сделай это… Пожалуйста.
Шерман не отнял руки, но лицо его опять исказилось.
— Я не хочу, — произнес он так четко, словно ребенка малого наставлял. — И ты тоже не хочешь…
— Хочу.
— Нет, не хочешь. — Теперь он выдернул руку и отступил. — Ты просто боишься. А между тем есть иное решение… — И достал из кармана стеклянный флакон. — Вот, сделаем вид, что действо свершилось, и успокоим отца. Ты же расскажешь все мужу… Он будет лишь благодарен подарку и станет молчать. Отойди!
Аделия слезла с кровати, и Шерман, выдернув пробку, сбрызнул белую простынь содержимым флакона.
Он думал, что помогает ей, как же, но только Аделия знала, что правды супругу в любом случае не откроет.
— Что это? — ее зубы клацнули друг о друга.
— Куриная кровь. Пришлось разжиться ей перед отъездом, едва отец рассказал мне свой план…
— Предусмотрительно.
— Ты замерзла.
Мужчина снова укутал ее в покрывало и глядел очень жалостливо, как на птаху с перебитым крылом. Такую добить жаль, а бросить нельзя…
— Сиди, я скажу, что все сделал. — И уже от порога: — Можешь заплакать для вида. Так будет правдоподобней…
Она тогда и заплакала… от жалости и стыда.
А муж, который должен был бы утешить ее, не явился ни той, ни в одну из последующих ночей.
Она как будто перестала существовать для него…
И отъезд в Лондон казался ей выходом: ни тебе взглядов слуг и соседей, ни Шерманов — никого, кроме нее и супруга.
На деле же все оказалось иначе…
Дорога вывела всадницу к воротам Айфорд-мэнор, ее новому дому. Девушка придержала поводья, и кобыла, сбавив ход, мерно затрусила вперед, позволяя наезднице присмотреться к владениям…