– Расскажи нам все,– сказала Сайсели.
– Если начинать с начала, то это будет длинная история, леди. Когда ваш блаженной памяти батюшка, сэр Джон, и я с ним выехали из Шефтона в день его гибели…
– Нет, нет,– прервала Сайсели,– с этим можно обождать, сейчас не до того. Мой супруг и ты бежали из Линкольна– не так ли?– и, как мы видели, были снова захвачены в лесу.
– Так точно, леди. Какой‑то дух сыграл с нами шутку, позвал его вашим голосом; он услышал и придержал коня, тогда они нас догнали и захватили благодаря своему численному превосходству,но, по счастью, мы остались целы я невредимы. Нас привезли в аббатство и бросили в это окаянное подземелье, где в течение трех дней мы почти не получали пищи, только немного хлеба и воды, и подыхали с голоду в полной темноте. Вот и весь рассказ.
– А как ты вышел оттуда, Джефри?
– Да вот как, миледи. Около часу тому назад какой‑то монах и три вооруженных стражника открыли дверь нашей тюрьмы. Пока мы моргали глазами на свет его фонаря,как совы в полдень, монах стал говорить, что аббат намеревается послать меня в лагерь королевских людей с предложением обменять жизнь Кристофера Харфлита на жизнь всех, находящихся в аббатстве. Он добавил также, что принес чернила и бумагу и что, если Харфлит хочет спастись, ему следовало бы написать письмо с просьбой принять это предложение, не то он наверняка умрет на заре.
– Что же сказал мой муж?– спросила Сайсели, подавшись вперед.
– Что он сказал?Он рассмеялся им в лицо и заявил,что скорее отрубит себе руку, после чего они потащили меня из темницы,и притом довольно грубо, так как я хотел оставаться с ним до конца. Но, когда дверь уже закрывали, он успел крикнуть мне:«Скажи офицерам короля, чтобы они спалили эту крысиную нору, не помышляя о Кристофере Харфлите, который вовсе не прочь умереть».
– А почему он желает смерти? – снова спросила Сайсели.
– Потому что считает жену свою умершей,госпожа, как и я считал, и думает, что в лесу слышал ее голос, призывающий его соединиться с нею.
– О боже, боже!– простонала Сайсели.– На моей совести будет его гибель.
– Нет,– ответил Джефри.– Неужто вы так плохо знаете Кристофера Харфлита, что думаете– он предал бы дело короля ради спасения своей жизни? Да если бы вы сами пришли к нему и умоляли его об этом, он бы оттолкнул вас и сказал: «Отойди от меня, сатана!»
– Верю,что он поступил бы так,и горжусь этим,– прошептала Сайсели. – Если нельзя будет иначе, пусть Харфлит умрет. Мы спасем его честь и свою, чтобы он не проклял нас, если бы остался жив. Продолжай.
– Ну, меня привели к аббату; он передал мне это самое письмо и велел мне взять его и все рассказать тому, кто здесь у вас начальник. Потом он поднял руку и, положив ее на крест, висевший у него на груди, поклялся, что это не пустая угроза и что если его условий не примут,с зарею Харфлит будет повешен на башне,и при этом добавил, хоть я тогда и не понимал, что он имеет в виду: «Думаю, ты там найдешь человека, который прислушается к этим доводам». Он уже собирался отпустить меня, как вдруг один солдат сказал:
«А умно ли будет освободить этого Стоукса?Бы забываете,милорд настоятель, что предполагается, будто он присутствовал при одном убийстве в лесу, и что он может выступить свидетелем».– «Да, – ответил Мэлдон, – я забыл в этой спешке;я помнил только,что никому другому,пожалуй, не поверят. Все же, может быть, и лучше будет послать кого‑нибудь другого, а этого парня заставить замолчать навеки.Напишите, что Джефри Стоукс, пленник, был убит при попытке к бегству стражником, защищавшим свою жизнь. Заберите его отсюда, и чтобы я о нем больше не слышал».
Тут кровь у меня в жилах застыла, хотя я и старался держаться смело, как только может держаться человек, три дня просидевший в темноте с пустым животом,и прямо в лицо наговорил ему по‑испански разных крепких слов.Когда меня уже тащили из комнаты, брат Мартин– помните его,он был нашим товарищем, когда мы попали за морем в переделку,– выступил вперед из темного угла и сказал: «Для чего,настоятель, пятнать вам свою душу столь гнусным убийством? С тех пор как умер Джон Фотрел, король может записать на ваш счет еще много других дел, и любого из них достаточно, чтобы вас повесить. Попадись вы ему в руки, он не станет добираться до обстоятельств гибели Фотрела, даже если бы вы и были к ней причастны».
«Вы наговорили резких слов, брат мой,– ответил аббат.– То, что происходит на войне, нельзя считать убийством, хотя, может быть, впоследствии, спасая свою шкуру,вы и станете говорить об этом как об убийстве, вы или кто другой. Как бы там ни было, но речь ваша разумна. Не надо трогать этого человека. Дайте ему письмо и бросьте его в ров, пусть плывет на ту сторону. Что бы он на меня ни наклеветал, участь моя хуже не станет».