– Чертово облаченье, если угодно вашей милости.
– В Лондоне многие носят чертово облаченье.Что ж, тащи его с собой; может быть,его величество посмеется; я бы тебе дал за это червонец, мне и то надоели проклятья и разносы и,– добавил он с кислой усмешкой,– даже тумаки. А теперь идемте, вы предстанете перед лицом короля; говорите только тогда, когда он к вам обратится, и не осмеливайтесь возражать, если он на вас и напустится.
Выйдя из этой комнаты, они пошли по коридору и очутились у другой двери, где двое часовых подозрительно посмотрели на Болла и его мешок, но Кромуэл что‑то сказал им, и они пропустили их в просторную комнату с камином, в котором пылал огонь.В противоположном конце ее стоял высокий, надменного вида человек с плоским,жестоким лицом (которое Томас Болл сравнивал впоследствии с бычьей мордой), в богатом одеянии из темной материи и в бархатном берете.В руках он держал свиток пергамента, а против него, по другую сторону дубового стола сидел чиновник, весь в черном, и что‑то писал тоже на пергаменте; кругом, на столе и на полу валялось еще много таких же пергаментных свитков.
– Негодяй!– кричал король– они догадались, что то был он,– ты неверно подсчитал эти цифры. И горькая же моя доля, что служат мне одни дураки!
– Прошу прощения у вашей милости,– дрожащим голосом произнес секретарь, – я их трижды проверял.
– И ты еще смеешь возражать, лживый стряпчий!– снова загремел король. – Говорю тебе, они не могут быть верными– здесь на тысячу сто фунтов меньше, чем мне было обещано. Куда девались эти тысяча сто фунтов? Не ты ли их присвоил, ворюга?
– Я присвоил, я? О ваша милость!
– А почему нет? И почище тебя люди крадут. Только ты ведь болван‑ ума у тебя не хватит. Попроси лорда Кромуэла дать тебе несколько уроков. Его‑то обучали лучшие учителя, да к тому же и сам он из купцов. Убирайся ты вон и забирай свою писанину.
Несчастный чиновник поспешил подчиниться этому приказу. Наскоро собрав пергаменты, он откланялся разгневанному монарху. Но у двери, когда между ним и королем образовалось расстояние футов в двенадцать, он обернулся.
– Всемилостивейший государь,–снова начал он,–итог подсчитан верно. Честью клянусь: я, как верующий христианин, могу прямо смотреть в лицо вашему величеству, и в глазах у меня будет одна лишь правда…
На столе стояла массивная чернильница из бараньего рога, оправленная в серебро. Генрих схватил ее и изо всех сил швырнул в чиновника. Нацелился он отлично, ибо тяжелый рог угодил злополучному писцу прямо в нос, залил ему лицо чернилами, а его самого сбил с ног.
– Теперь у тебя в глазах будет еще кое‑что,кроме правды!–крикнул король. – Поднимайся, покуда за чернильницей не последовал стул.
Две дамы, которые стояли у камина и разговаривали, не обращая внимания на эту грубую сцену, так как, по‑видимому, привыкли к подобным вещам, взглянули на чиновника, засмеялись и продолжали свою беседу. Кромуэл улыбнулся и пожал плечами. И вдруг среди наступившего затем молчания раздался громкий голос Томаса Болла, с разинутым ртом наблюдавшего за происходящим:
– Вот это удар, так удар! Я сам бы не метнул лучше!
– Молчи, дурень,– прошипела Эмлин.
– Кто говорил? – спросил король, бросив быстрый взгляд в их сторону.
– Прошу прощения, государь, это я, Томас Болл.
– Томас Болл! А умеешь ты метать камень из пращи, Томас Болл, кто бы ты там ни был?
– Так точно, государь, но, наверное, не лучше вас; замечательный был удар!
– Томас Болл, ты прав. Принимая во внимание спешку и неудобство снаряда, удар был превосходный. Пусть этот негодяй поднимется с пола, и я ставлю золотой нобль2 против медного гвоздя, что на таком же расстоянии ты метче не ударишь. Как, этот парень скрылся? Может быть, испробовать на милорде Кромуэле? Нет, сейчас не до забав. Какое у тебя ко мне дело, Томас Болл и кто эти женщины?