Кит сделал большой глоток виски и сел на корточки, вглядываясь, чуть сощурившись, в правый берег, .
«Это место явно проклято!»
Стоило Киту так подумать, как ветер сменился. Ледяной, промозглый, сырой, он проникал под куртку, добирался до легких, сжимая их в холодных пальцах. Каждый вдох отдавался теперь адской болью. А самое страшное, что теперь и сердце в ужасе сжималось.
Озеро стало замерзать.
Сначала тонкая корочка покрывала воду у самого берега, но легкая волна разбивала её, смешивая кристаллики льда с илом и травой. Новый порыв ветра, ещё более холодный. И теперь ледяная полоска уверенно поползла дальше, охватывая всё больше и больше водного пространства. Обледенели опоры пристани, лёд заполз под деревянный настил и теперь уверенно двигался к центру озера.
Кит вглядывался в то место, куда стремилась ледяная корка, но никак не мог разобрать, что там: видение или обман зрения.
В одну секунду всё снова переменилось.
Кит опустил глаза и посмотрел под ноги, и ужас охватил его с новой силой, стало ещё холоднее. Лицо - женское, бледное, в обрамлении парящих в невесомости волос. Он узнал лицо сразу, Майла Фокс на слуху, а за этот день он слышал её имя сотню раз, даже Кло позвонила из города и расспросила о случившемся. Женщина лежала подо льдом, лежала давно, и явно не желала открыть глаза и начать дышать. Кит упал на колени не из сострадания, он просто больше не мог устоять на ногах. Он нашёл ее.
«В полицию! Срочно!»
Но, подняв голову, он вдруг увидел, как Майла открыла глаза и дернулась. Это не была судорога тела, борющегося за жизнь с удушением. Это был интерес, любопытство. Майла ничего не боялась. Она не умирала.
Она уже была мертва.
За один час жизни Кит успел убежать от неминуемой, казалось бы, смерти; позвонить копам; решить, что из Чертова поместья нужно скорее бежать.
Первое прошло успешно, второе не принесло результатов, а третье казалось чудесным избавлением, только вот шестое чувство настойчиво подсказывало: «Не сможешь! Не уйдёшь! Теперь это твой дом!»
Поместье было построено в середине девятнадцатого века в подарок первой жене Уильяма Аллена, Диане Аллен. На тот момент (1845 год) это был современный дом, с большим садом и выходом к озеру. Уильям, насколько можно судить по старым записям в архивах музея города М, относился к числу предприимчивых южан, удвоивших своё состояние в годы Гражданской Войны. Уже после 1865 года к поместью присоединились несколько акров соседних земель и правый берег озера.
В браке у Уильяма и Дианы родилась единственная дочь, Алисия, именем которой был назван остров, ранее располагавшийся по центру озера. Спустя полвека Грэгори Аллен потратит состояние на то, чтобы затопить остров и вычеркнуть сестру из истории семьи, но на момент 1850 года это была счастливая семья, по крайней мере, так это выглядело со стороны. Всё в том же музее города М. хранится три групповых портрета неизвестного художника. На первом, датированном 1850 годом, изображены Уильям, Диана и Алисия; на втором, датированном 1858 годом, те же персонажи; на третьем, 1863 года, Уильям, Диана, Алисия и её жених Коннор Уош.
Первой трагедией, произошедшей на озере, стала гибель миссис Аллен, легендарной Дианы. 15 августа 1864 года она стала жертвой янки. Тридцати четырёхлетняя Диана была изнасилована и убита, о чём сообщали свидетели - три негритянки, бывшие служанками Алленов, но не защитившие хозяйку. Сведения об этом сохранились благодаря подшивкам газет, хранившихся в городской библиотеке. Тело Дианы так и не нашли, а Уильям Аллен спустя десять лет после трагедии женился на северянке Клотильде Бэггс, дочери трактирщика. Именно она стала матерью Грэга Аллена, которого до конца своих дней Уильям приписывал Кристоферу Форскью, погибшему в том же озере при невыясненных обстоятельствах летом 1874 года.
Таким образом, к 1875 году в доме проживали Уильям Аллен, пятидесяти четырёх лет; Алисия Аллен, двадцати шести лет (оставшаяся вдовой); Грэгори Аллен, младенец.
Клотильда Бэггс-Аллен, возможно, и стала второй жертвой озера, если мы не станем считать Кристофера Форскью, чьё тело всё-таки было найдено у правого берега, однако обезображенное до неузнаваемости.
- Какого, блин, чёрта? - крикнул я, обращаясь к дому, который никак не хотел мне поддаться и вести себя по-человечески, насколько это вообще возможно для старинного особняка со своей «душой».
Неуверенно, наощупь я встал с кушетки, на которой, очевидно, уснул, и двинулся вперёд, тут же наткнувшись на что-то, напоминающее бутылку, и растянулся на пыльном полу. В нос тут же ударила вонь столетних подошв, ступавших по этому самому ковру в течение целого века, будто никто и никогда его и не чистил с того дня, как постелил.