– И что, правда, любой вопрос решите?
– Если это будет угодно Высшим силам, решу. Скажите мне, что с вами, и если цена вас не смутит, мы продолжим.
– У меня мигрени. Каждый месяц, иногда дважды, в мою голову втыкается огромная палка. И по три дня я лежу в темной комнате, потому что знаю – если хотя бы подойду к окну, я просто шагну с восьмого этажа. Жить с этой болью невозможно, а умереть страшно.
– Достаточно. Цена – … я назвала цифру размером с мой годовой оклад, дама с готовностью полезла в сумочку. – Теперь просто сиди. Закрой глаза, – сказала я.
Свечи трещали, комната наполнялась чадом. Женщина покорно молчала; ее лицо обвисало, старея на глазах, и становилось понятно, что ей далеко за тридцать. Мимические складки освобождались от контроля, и вся ее история проявлялась на лице так же очевидно, как это происходит в движении, когда зажим воротниковой зоны вопиет опытному глазу о детских обидах, а разворот бедер о пуританском воспитании.
– Выбери из этих фигурок себя, своих отца, мать и маминых родителей, – сказала я.
Ольга взяла белую пешку с каким-то яростным выражением деревянной мордашки:
– Это буду я.
Затем поставила черную королеву, пышногрудую особу с испанским воротником:
– Это бабушка.
Пристроила в складочку шали белого ферзя, тоненького, в изысканной мантии:
– Это мама. – Потянулась за облезлой фигуркой белого слона, на которой когда-то Макоша попробовала первый зуб:
– Это папа.
И недолго думая взяла кособокую черную лошадку:
– Это дедушка.
Я выстроила их вдоль края стола и убрала лишние фигурки.
– Теперь медленно – медленно! – поставь себя на столе.
Ольга Петровна недоуменно покрутила белую пешку и поставила у своего края, ко мне лицом. – Задержи на ней руку, – сказала я и коснулась ее запястья. – Молчи. – Теперь поставь своих родителей. Медленно. Не надо размышлять, делай так, как чувствуешь здесь, – и я коснулась середины ее груди. – Просто чувствуй. Сначала поставь, потом покрути их, поразворачивай. Медленно. Не думай – чувствуй!
Белый слон закончил свое движение позади белой пешки, чуть слева, а белый ферзь замер в дальнем углу стола, боком к обоим. – Теперь мамины родители. Медленно! – Ладонь ее, обнимающая белую пешку, подрагивала от биения крови, правая рука с черной королевой неуверенно двигалась и остановилась близ белого ферзя. Фигурки стояли лицом к лицу, касаясь друг друга юбками. Потертая черная коняшка замерла почти по диагонали, в другом конце столика, спиной ко всем остальным фигуркам.
– Твоя мать была несчастлива в браке – сказала я.
– Да.
– Что было между ее родителями?
– Бабушка была из богатого дома, и ее отец не дал ей выйти за любимого парня. С дедом они прожили мало, он пил и умер молодым.
– Поставь бабушкиного отца.
Гостья нагнулась, выбрала черного короля и поставила его спина к спине черной королевы.
– Твоя бабушка так и не простила своего отца, – сказала я. – Она была женой, не уважающей своего мужа, и прожила всю жизнь в обиде. Ее дочь, не умевшая уважать мужчину, тоже не имела шансов на счастье. У нее были мигрени? – Всю жизнь, – завороженно пробормотала дама. – Это не первый твой брак? – Третий, – ответила она.
Я собрала фигурки, мягко забрав потную белую пешку, и выстроила их по-новому. Впереди черного короля встала черная королева, справа от нее – белый конь-дедушка. Спиной к ним расположился белый офицер по правую руку белого ферзя, а впереди их – маленькая белая пешка.
– Положи руку на пешку. Скажи: мои дорогие родители, я только ребенок. То, что было между вами, меня не касается. Посмотрите на меня доброжелательно. Благословите меня на счастье.
Женщина тихо повторила фразу за фразой.
– Теперь просто смотри на эту картинку. Возьми ее в свое сердце. Это важно для тебя.
По ее вискам сползали капли пота, изысканный макияж расплывался, губы кривились.
– Дыши.
Глаза ее налились слезами.
– Плачь. Твои слезы целебны. Плачь громко.
Она разрыдалась.
Спустя несколько минут я подошла к ней, дала платок, прижала ее голову к своей руке, постояла так. Всхлипывания начали затихать.
– Молчи. Побудь с этим.
Затем поднялась, прошла по комнате, зажгла погасшие свечи и сказала:
– Твои мигрени прекратятся в день, когда ты повернешь свое сердце на любовь к отцу и деду. Тогда и у твоего брака появятся шансы. – Ольга глубоко, со всхлипом вздохнула. – Теперь иди. Рассказать о том, что здесь было, разрешаю не раньше двадцать первого дня.
– Спасибо, Хозяйка Дара.
– Благословенна будь.
Я закрыла дверь и подошла к окну. Дама скользнула в автомобиль, и через минуту красные огоньки уплыли вдаль.