— Эй, есть тут кто-нибудь? — снова спросил мужчина, уже не надеясь на ответ. Настя бы тоже не надеялась, особенно, если бы жила одна. — Мракобесие какое-то, — с досадой сказал он, а девушка с готовностью закивала. Оно самое.
Матвей вернулся в гостиную, покосился на озеро, подсвеченное алым закатным солнцем, взялся за бутылку и вдруг замер, глядя прямо перед собой.
— Если ты существуешь… Если ты здесь… Ответь, иначе я сойду с ума, — тихо произнес он.
— Вы с кем разговариваете? — не выдержав, уточнила Настя.
Матвей дернулся, повернулся и вытаращился на девушку, что стояла в дверях. Прямо как Глашка, когда впервые увидела бородатую женщину на ярмарке. Настя помнила, как та крестилась. Этот, похоже, тоже собирается. Точно…
— Вы неправильно креститесь, надо не слева направо, а справа налево, — подсказала девушка, и Матвей попятился, все еще держа в одной руке бутылку, а второй судорожно доставая телефон. Не глядя, что-то там нажимая…
— Алло… Алло…это я. Мне нужна помощь…
Дальше слушать было неинтересно. Настя и так знала, что он вызовет, либо исправника, либо коменданта Алуфьевского. Тому уже поди надоело сюда мотаться, каждый год кто-нибудь названивает и что-то требует.
Настя дернула плечом и в музыкальной шкатулке, которую продолжал прижимать к уху Матвей, послышалось шипение. Мужчина находился в ее доме, и пока он был здесь, то подчинялся ее законам. Она могла сделать с ним многое. Она могла закрыть все двери так, что прискакавший на выручку урядник и вся его кавалерия не смогли бы ее открыть. Она могла сделать так, чтобы дом «выпал» из этого мира. Выпал, как выпадает бусинка из шкатулки с жемчугом. Вот сейчас он есть, а вот сейчас нет. даже если для всех остальных дом продолжал стоять на склоне у озера. Он был. И его не было. И тогда все эти странные штучки вроде телефонов, телевизоров и самозагорающихся шариков переставали работать.
— Алло, — успел еще раз произнести мужчина, когда в доме погас свет.
Минуту было слышно только его сиплое дыхание, совсем, как у Гришки косого, после того как он пол версты за папенькиной тройкой пробежал. Мужчина быстро моргал, стараясь привыкнуть к темноте, а Настя продолжала разглядывать своего гостя, немного нелепого, немного забавного. Да, именно так. Этот мужчина ее забавлял.
— Ты… ты зло? — вдруг выкрикнул он, глядя куда-то поверх ее плеча.
— Ну, что вы, нет, конечно, — совершенно искренне ответила девушка. — Зло спит на чердаке. Разбудить?
Матвей сдавленно вскрикнул, шарахнулся в сторону, ударил бутылкой о стол, виски выплеснулось на пол, под ноги посыпались осколки. А мужчина вдруг поднял руку с тем, что осталось от бутылки, которую он держал за горлышко, и, взмахнув, заорал:
— Не подходи!
Смешной человек, сам же ее звал. Зачем спрашивается? Чтобы она посмотрела, как он в темноте изображает мельницу? Кстати, о темноте…
Свет зажегся неожиданно для Матвея, и тот замер на месте, дико вращая глазами. Настя не дала ему опомниться, сделала шаг навстречу и сказала:
— Какая претенциозность! А ведь нас даже не представили друг другу…
Она не договорила, потому что мужчина дернулся, поворачиваясь, все еще хлопая глазами, как лесная сова, и… Осколок бутылки вошел девушке в грудь. На бежевом платье из шифона закапала алая кровь. Знала бы модистка, называвшая себя мадам Клозет, что ее творение останется в веках, наверняка гордилась бы. Кстати, за платье два целковых уплочено.
— Нет, — хрипло прошептал Матвей, и телефон выскользнул из его руки и ударился об пол. — Пожалуйста, нет, — незнамо у кого попросил он, выпуская горлышко разбитой бутылки и да ударившись об половицы, разлетелась на мелкие осколки.
Настя смотрела на мужчину широко открытыми глазами, а кровь продолжала пропитывать светлое платье. На темном смотрелось бы не так эффектно. Девушка тихо застонала и стала оседать на пол, достаточно медленно, чтобы Матвей, будь у него такое желание, успел подставить руки. И он не разочаровал, подхватил Настю, на миг зажмурился, то ли от ужаса, то ли от восхищения, мокрый лиф облепил грудь чересчур сильно. И вдруг кинулся вон из комнаты, а потом и из дома, торопливо повторяя:
— Помогите-помогите-помогите. — Сперва тихо, но с каждым шагом все громче и громче, а когда выскочил на крыльцо, то почти уже орал в голос:
— Помогите мне! Кто-нибудь, помогите!
Сбежал с крыльца, не удержал равновесие на последней ступеньке, повалился вперед, едва не придавив Настю, и снова прошептал: