– Мне нужна правда! – не унимался Максвелл. – Если ты солжешь, то тебя ждет такое наказание, что все остальное, что здесь сегодня происходит, покажется шуткой. Не выношу, когда черномазые врут! – Он повернулся к Мему: – Так что же, Мем, ты врешь или говоришь правду?
Мем почувствовал, что у него появился шанс смягчить ожидающую его кару: на этот раз в голосе Максвелла он расслышал сочувственные нотки.
– Правду, масса Уоррен, сэр, чистую правду! – отчаянно выкрикнул Мем. – Самую что ни на есть! Я все могу рассказать: ведь я как-то раз отправился за ней следом. Она встречается с Омаром в сарае за пошивочной. Она туда и перину перетащила. Они кладут ее на пол и давай на ней прыгать. Аж до самого утра! Вы спросите ее, масса Уоррен, или вот его! – Он указал на Омара, который наконец понял, что его тоже не оставят в покое.
– Ну, что скажешь, Лукреция Борджиа? – Максвелл насупился. – Значит, ты нагло лгала мне в глаза?
– Она никогда не лжет, папа, – вступился за Лукрецию Борджиа Хаммонд, в глазах у которого уже стояли слезы. – Она хорошая, она не лжет.
Обдав доверчивого сына презрением, Максвелл намертво вцепился в Лукрецию Борджиа:
– Мне нужна правда!
Воцарилась мертвая тишина, которую нарушало только надрывное всхлипывание Мема.
Лукреция Борджиа шагнула к хозяину, набрала в легкие побольше воздуху, расправила плечи и посмотрела Максвеллу прямо в глаза. В ее поведении не было ни малодушия, ни раболепства. Она забыла даже про страх. Лукреции Борджиа нечего бояться!
– Правда так правда, масса Уоррен, сэр. Я не привыкла лгать, и вы это знаете. Да, я была с Омаром. Вы так и не сказали ему, какую из телок ему теперь покрывать, поэтому в моем поведении нет ничего дурного. Я была с ним. В сарае за пошивочной. Мем, этот грязный предатель, все правильно рассказал. Я не хочу вас обманывать.
В первый раз у нее сдали нервы, в глазах заблестели слезы. Она знала, что теперь ей не избежать наказания. Она могла только гадать, какой будет кара, но надеялась, что до порки дело не дойдет. А впрочем, кто знает?..
– Ну вот, наконец-то я слышу от тебя правдивые слова. От тебя, Лукреция Борджиа, я меньше всего ожидал непослушания. – Максвелл был так удручен, что даже присмирел. – Я так тебе доверял, а ты, оказывается, только и ждала, когда появится новый жеребец, чтобы затащить его на себя! Ведь так? Тебе просто было любопытно узнать, каков он в деле!
– Я спрашивала вас, масса Уоррен, можно ли мне с ним спать.
– Спрашивать-то спрашивала, а что я тебе ответил? Я сказал: «Нет!» Плохо твое дело, Лукреция Борджиа. Придется тебе послужить примером для остальных. Ведь ты согрешила куда больше, чем дурочка Сафира.
Он плюхнулся в кресло, дрожа от обиды и искреннего негодования.
– На сей раз Мем не будет наказан. Он, конечно, виноват, но я отстегаю не его, а тебя. Мем свое получит, и скоро, но мы в Большом доме не можем остаться совсем без слуг, так что Мему пока повезло. Его законные двадцать ударов я отдам тебе, Лукреция Борджиа. Наш новенький, Омар, тоже не выйдет сухим из воды.
– Я одна во всем виновата, масса Уоррен, сэр! – У нее подогнулись колени, что оказалось только кстати: она рухнула ему в ноги. – Отстегайте меня, если вам так хочется, только Омара не трогайте!
– Ты еще будешь диктовать, как мне поступить?
– Нет, я просто прошу вас не делать этого.
– Ты получишь двадцать ударов, Лукреция Борджиа, причем бичом. Кнута попробует Омар. На его шкуре я не хочу оставлять рубцов, а на твою мне наплевать. Я все равно тебя не продам. За такую никчемную старуху ничего толком не выручишь, поэтому твоя спина мне не дорога. На нее все равно никто не взглянет. И учти, Лукреция Борджиа: как бы ты меня ни умоляла, раз я решил выпороть Омара – значит, выпорю.
Она прикусила язык. Любые ее доводы не заставили бы его сменить гнев на милость. Она сознавала свою вину и даже отчасти радовалась, что будет наказана: наказание снимет с нее провинность. Она оглянулась на море черных лиц. Только, что все рабы до одного считали ее самой влиятельной после белых хозяев особой на плантации. Гораздо больше, чем боли, она боялась утраты уважения, которое приобрела за долгие годы. Однако ничто теперь не могло повлиять на ее участь. Все утро она горделиво задирала голову, а теперь стояла понурая, готовясь к страшной развязке.
– Да, сэр, масса Уоррен, сэр, – только и произнесла она.
Максвелл не удостоил ее ответом. Хаммонд с трудом оторвался от кресла. Его так и подмывало обнять Лукрецию Борджиа, чтобы утешить ее в эту зловещую минуту, но это было, конечно, невозможно.