— Ты решила остаться здесь? — К остановке подъехала знакомая машина, стекло со стороны водителя опустилось, и Антонио поманил её пальцем. — Приятный район?
Маша устроилась на переднем сиденье. В приоткрытое окно дуло вечерним городом.
— Одна интересная женщина рассказывала мне историю о том, как сущность поедала детей.
— Правда? — Антонио даже не улыбнулся. — Быстро же ты до неё добралась, а я думал, что расскажу тебе сам.
Маша сделала вид, что не видит его хмурого лица, выпросила термос с кофе и пакет с бутербродами и занялась всем этим. Город за окнами машины серел и подёргивался туманом. Она забралась так далеко от центра, что даже сама не ожидала.
— Рассказывай, — разрешила Маша. — Кто эта женщина?
— Короткий рассказ получится. Эта женщина — хозяйка города. Она же говорила тебе о неком фантоме города, который вынужден питаться детьми? Этот фантом — полностью подконтрольная ей сущность.
Маша чуть не подпрыгнула на сиденье, подавившись последним кусочком сыра.
— Предупреждать надо.
— Я собирался, — пожал плечами Антонио.
Она завязала пакет, понимая, что есть больше не сможет, и бросила его на заднее сиденье. Апатично отряхнула руки одну о другую. На голубой розе серело непонятно как посаженное туда пятнышко.
— То есть она сама убивала детей? Натравливала на них свой фантом?
Взгляд Антонио был хуже некуда — безнадёжный и усталый.
— Технически всё обстояло немного не так — вначале всё и вправду было неожиданно. Она приехала издалека, ничего не знала, на неё обрушились проблемы с учениками, эти убийства. Но потом она, скажем так, поближе познакомилась с фантомом и прониклась к нему.
— И вот теперь убийства стали повторяться? — закончила за него Маша. Голос сделался нервно-громким. Бродячая сущность — вещь более чем неприятная. Сущность, которой управляет маньяк-убийца — просто кошмар.
— Во-первых, это ещё не доказано. Во-вторых…
Машина вильнула в тёмный переулок, так что низкие ветки деревьев заскреблись по крыше, и вынырнула на проспекте.
— Не думаю, чтобы Вета стала нарочно кого-то убивать. А в-третьих… — Он замолчал, глядя в одну точку. Ехать-то оставалось всего ничего, но машина установилась на парковке рядом с университетом, не доехав до Центра один квартал.
— В-третьих? — напомнила Маша.
— Фантом города — не призрак в заброшенной бане. Он очень опасен. Постарайся не приближаться к нему. Не хочу найти тебя в ближайшем парке… безо всяких признаков насильственной смерти, понимаешь?
Маша не была уверенна в том, насколько хорошо она всё поняла, но на всякий случай кивнула.
Легко пообещать — сложно усидеть на месте. Она искусала ногти, но всё-таки не удержалась, и как только город укутался в ночь, вышла из дома, полагаясь только на собственное чутьё.
Маша искала фантом города под ночным небом, в силуэтах теней и отблесках сырно-жёлтых фонарей. На пустых улицах звук её шагов эхом отскакивал от спящих домов. Деревья молчали вслед. О бетонные парапеты шептали волны Совы. Мать-птица парила над городом, раскинув широкие крылья. Набережная тянула Машу сильнее, но даже здесь было пусто — призрачное ощущение и только.
Под утро Маша вернулась домой, усталая, мокрая от ночного дождя. Она приняла душ и рухнула в кровать — к полудню ей нужно было предстать перед Антонио с каким-нибудь более или менее вменяемым планом следственных действий. И ночные прогулки в него, конечно, входить не будут.
Выспаться всё равно не получилось: солнце жарило сквозь шторы, но за несколько часов дремы Маше привиделся город, каким он был двадцать лет назад, как старый чёрно-белый фильм. Чёрное — небо и дома, белое — редкие фонари.
Бродили военные патрули. Ни огонька в окнах домов, и даже фонари светили через один. Комендантский час — и ни одного прохожего на улицах. Только мать-птица парила, и шептала Сова, и всё. В этом городе жила молодая учительница — с волосами до самой поясницы, и однажды тихой ночью учительница встретилась с фантомом города.
Он был похож на человека, но только издали. У него не было лица — вместо лица серое ничто, вроде старой мешковине. Когда он пытался говорить по-человечески, ничто мялось и шло складками. Звуки выходили отрывистыми, сипящими. Ему легче было говорить гудением ветра в переулках и скрипом тяжёлых механизмов.
— Ты скучал по мне? — спросила учительница.
Он принёс и бросил ей под ноги букет из жёлтых листьев.
— Я тоже скучала, — произнесла она, охрипнув от волнения. — Веришь? Конечно, ты веришь.