Я делюсь своими сомнениями по поводу собственного адвоката, и Михаил обещает завтра же прислать ко мне очень надёжного человека. Говорит, что парень ещё молодой, но очень толковый, принципиальный и уже выиграл несколько, казалось бы, безнадёжных дел.
— Я просматривал больничные камеры, — добавляет Михаил. — И заметил, что твой двойник специально старается обратить на себя внимание. И само убийство на территории больницы… И именно в ту ночь, когда и ты, и Марк фактически не можете подтвердить своё точное местонахождение… У меня создалось впечатление, что копали именно под вас. Костя был не целью, а способом достать вас.
Я снова полночи прокручиваю этот разговор. Что-то в словах Михаила цепляет меня и, вынырнув из очередного короткого сна, я включаю свой телефон. У меня есть алиби! У нас троих! Но, может, лучше, чтобы его не было?
С утра прошу позвать ко мне начальника изолятора и, уже у него, вновь прошу срочно позвать Марка. Антон помогает ещё раз, и Добровольский появляется ровно через полчаса.
Я показываю ему запись. Марк садится на твёрдую тюремную скамейку и берётся за голову.
— Откуда в спальне Эли вообще появилась камера?
— Я сам её поставил, — смотрю на друга и, признаюсь. — Ревновал к тебе, поэтому и подключил к своему телефону. Поставил после нашей первой ночи у тебя в квартире. Не хотел, чтобы ты оставался с ней наедине. Думал, если увижу вас вдвоём… В общем не дам вам быть вдвоём… Ты и сам понимаешь. Поставил на шкаф, чтобы была видна вся спальня. И совершенно забыл о ней в ту, последнюю ночь. Вчера, когда Михаил сказал, что просматривал больничные камеры… Я сегодня ночью только о ней вспомнил. Марк, что делать?
— Не знаю, — Добровольский трёт руками лицо, взъерошивает волосы, не может справиться с сильным волнением. — Для начала сказать Элине. И показать запись. На меня и тебя пальцами показывать не будут. А её… Представь, об этом узнает весь город. Город, который знает её! Нужно поговорить с Антоном. Мне он не кажется подсадной уткой. И языком не треплет.
Конечно, всю запись мы ему не показываем. Лишь несколько отрывков, на которых я стараюсь прикрыть рукой самые пикантные моменты. Лапин, конечно, не впадает в шок, но удивлён сильно. Начальник изолятора, повидавший всякое.
— Охуеть! — выдаёт свою первую реакцию, откашливается и пытается говорить по делу. — Это стопроцентное алиби. Процесс, конечно, сделают закрытым. Но все причастные, конечно же, всё это будут смотреть на большом экране. Что-то вырезать или замазать нельзя. В сеть, возможно, видео не сольётся, так как будут подписаны всякие документы о неразглашении, этические нормы и так далее. Но рты заткнуть вы всем не сможете. Конечно, в официальных газетах это тоже мусолить не позволят, напишут что-то типа: «из этических соображений», «в интересах следствия», «по моральным нормам». Но знать будут все. Дело очень громкое. И грязи Элина Эдуардовна черпнёт полной ложкой.
— Я увезу её и сына из города. Не только из города, из страны, как только мне позволят выехать, — произношу я. — Куплю первые полосы в городских газетах и помещу на них наши свадебные фотографии. Пусть от зависти давятся.
— Дрочить на них целый год будут, — рубит правду начальник изолятора. — Но мысль не плохая. Марк, тебя, я слышал, обложили по всем фронтам. После этой киношки, скорее всего, снимут с должности. Не за секс втроём, конечно, что-то другое найдут.
— Это мелочи, — качает головой Марек. — Перебрасывай мне на телефон. Покажу Эле.
— Если она даст разрешение, завтра показывай адвокату. Пусть занимается. Кстати, как он тебе? — спрашивает Антон.
Михаил сдержал обещание и сегодня ровно в восемь я разговаривал с весьма доставучим Андреем Романовым. Но общее впечатление у меня осталось положительным. Почти мой ровесник, тридцати лет, но уже сделавший себе имя. За ночь успел подробно ознакомиться с моим делом и согласился за него взяться.
На следующее утро жду Марка, но конвойный отводит меня не в допросную, а в кабинет начальника изолятора. Сам Антон стоит возле окна, а в кресле для посетителей я вижу Элю. Они знакомы по школе, да и за эти десять лет не раз пересекались.
— Я решил, что не нужно Элине ознакамливаться с нашими рабочими кабинетами, — поясняет Лапин. — Поговорите здесь. А я пока на обед сгоняю. Дверь закрою своим ключом. И камер, если что, у меня здесь нет.