– Среди прочих я слышал и такую версию.
– Всё это бред собачий. Как, впрочем, и то, что я женился на Рахиль, чтобы досадить родственникам. Никакого злого умысла ни с чьей стороны и в помине не было. Просто однажды наши дорожки пересеклись и… – Амадис не закончил и улыбнулся той особенной улыбкой, глубокий смысл которой, очевидно, способны постичь лишь самые прожжённые ловеласы. – Ты ведь знаешь, я люблю всех хорошеньких женщин, но в Рахиль было что-то особенное; меня влекло к ней с непреодолимой силой… Честное слово, мне будет её очень не хватать.
И тут я понял, что уже вынес свой вердикт. Передо мной был прежний Амадис, которого я хорошо знал и который, несмотря на все недостатки, мне нравился. Я хотел верить в его невиновность и испытал огромное облегчение, убедившись, что действительно верю ему. Амадис ещё тот фрукт, он горазд на многое, в том числе на подлость и коварство, но расчётливо убить женщину, тем более беременную женщину, тем более беременную его ребёнком и тем более сыном – нет, это не в его стиле.
– Яблони уже зацвели? – спросил я.
Амадис внимательно посмотрел на меня. В его глазах застыл немой вопрос.
– Да, – сказал он. – Как раз в цвету.
Я встал.
– Если не возражаешь, давай прогуляемся в саду. Я так соскучился по цветущим золотым яблоням.
Это был мой ему ответ. Амадис очень любил свой яблонёвый сад, где аккуратными рядами между узенькими аллейками росли карликовые деревья, которые дважды в году приносили небольшие сочные плоды с золотистой кожурой, а в период цветения источали дивный пьянящий аромат. Как-то раз, давным-давно, мы с Александром, желая свести счёты, устроили там дуэль до первой крови (между делом замечу, что я победил); Амадис, прознав об этом, был вне себя от ярости. Он назвал свой сад островком мира и согласия в бушующем океане страстей и строжайше запретил нам приходить туда, как он выразился, «с камнем за пазухой и со злом на уме». Я запомнил его слова.
Мы вместе вышли из кабинета и направились вдоль людного коридора к дальнему его концу, по пути привлекая к себе всеобщее внимание. На меня смотрели с любопытством, а на Амадиса – с неопределённостью… Да, да, я не оговорился – именно с неопределённостью. Все понимали, что по большому счёту дальнейшая судьба Амадиса зависит от меня, и теперь, глядя на нас, гадали, к какому выводу я пришёл и, соответственно, как им надлежит относиться к человеку, который совсем недавно был их королём. Кто он – мой пленник или же член будущего дуумвирата, духовный лидер Дома Света? Впрочем, тот факт, что мы шли рука об руку и мирно разговаривали, вселял надежду, что единство в семье будет восстановлено.
В конце коридора Амадис замедлил шаг. Его внимание привлёк молодой человек среднего роста, кареглазый шатен, в чертах лица которого было что-то восточное, вернее, семитическое. Он одиноко стоял у стены и смотрел на приближавшегося Амадиса не так, как остальные. В его взгляде не было неопределённости, а было хорошо знакомое мне предчувствие дальней дороги.
– Здравствуй, Джона, – сердечно произнёс Амадис, остановившись перед парнем. – Ты хотел поговорить со мной?
– Я хотел засвидетельствовать вам своё почтение, милорд, – ответил тот, скорее с английским, чем с еврейским акцентом. – И попрощаться. Сегодня я покидаю ваш Дом.
– Возвращаешься в Израиль?
– Нет, милорд. Там я уже был.
– Тебя не приняли?
– Можно сказать, что так. Его величество отнёсся ко мне хорошо, зато другие дали мне понять, что моё присутствие в Доме нежелательно.
– И что ты думаешь делать?
Юноша, которого звали Джона, беспомощно пожал плечами.
– Пока что не знаю. Пожалуй, вернусь на родину матери, поживу там немного, потом… Ну, а потом видно будет. В конце концов, вселенная велика, где-нибудь да найдётся в ней место и для меня.
– Что ж, желаю удачи… – Амадис повернулся ко мне и сказал:
– Артур, позволь представить тебе Иону, сына Исайи Бен Гура. Его жена была приближённой Рахиль и погибла вместе с ней.
Молодой человек сдержанно поклонился.
– Моё почтение, милорд. Я много слышал о вас и хочу надеяться, что вам удастся предотвратить войну между нашими Домами.
– Я тоже хочу надеяться, – ответил я без особого энтузиазма; мои опасения, что войны не избежать росли и крепли не по дням, а по часам. – Так, стало быть, вашим отцом был Исайя Бен Гур? А я и не знал, что у него есть сын.
– Он тоже не знал. Это обнаружилось уже после его смерти. Вы были знакомы с моим отцом?
– Не очень близко. Но всегда был самого высокого мнения о нём.
– Не сомневаюсь, что мой отец был самого высокого мнения о вас.
Я непроизвольно улыбнулся в ответ на этот незамысловатый комплемент. Мои отношения с Исайей Бен Гуром, внучатым племянником царя Давида, нельзя было назвать дружественными, но и врагами мы никогда не были. А его сын сразу вызвал у меня симпатию – то ли по причине сердечного отношения к нему Амадиса, то ли просто потому, что у парня было честное лицо и прямой открытый взгляд. И ещё он желал мира между нашими Домами, несмотря даже на то, что в катастрофе погиб близкий ему человек.
– Приятно было познакомиться с вами, Иона, сын Исайи.
Он тяжело вздохнул и с грустью проговорил:
– Называйте меня Джона, милорд. Так произносили моё имя, когда я был ребёнком и юношей… К тому же теперь я просто Джона. Джона и всё. Джона-предатель… С вашего позволения, милорды, я удаляюсь. Не смею вам больше мешать.
Амадис ещё раз пожелал Джоне удачи и мы продолжили свой путь. Спускаясь по лестнице, я задумчиво произнёс:
– Видно, у парня крупные неприятности.
– Ещё бы, – отозвался мой брат. – Он стал бездомным.
– Но почему?
– По собственной глупости… или порядочности. Он был одним из тех приближённых Рахиль, которые вместе с ней дали присягу на верность Дому Света; и он оказался единственным, кто отнёсся к ней серьёзно. Одно время он был советником Рахиль… – Амадис сделал паузу, поскольку мы оказались перед небольшой дверью, ведущей наружу. Прежде чем открыть её, брат посмотрел на меня и иронично усмехнулся. – То есть, я хотел сказать, что Джона был одним из моих государственных советников. Но недолго. Вскоре он впал в немилость у Рахиль, так как позволял себе открыто критиковать её политику.