Ревность снова разгорается во мне, как лесной пожар, сжигая здравый смысл, дружбу, благородство. Я еле сдерживаюсь, чтобы не ударить Фернандо, тем самым поставив жирную точку в нашей дружбе.
Ярость душит меня. Рано или поздно ревность заставит меня выступить против друга. Как я до сих пор держусь, не знаю.
А он, видя мои душевные терзания, словно испытывая меня на прочность снова и снова рассказывает, как умна моя жена.
Ни разу он не отметил её красоту и манкость, он говорит только об уме и её способностях. А это опасный признак.
Когда влюбляешься в красоту, то её легко заменить на другую, но когда любишь женщину за ум, то выбраться из этой вязкой трясины невозможно.
Похоже, что не один я по самую макушку увяз в любви к Виктории, Фернандо тоже одержим ею, но по-своему.
Нет, нам не жить вместе, это точно. От друга надо избавляться любой ценой. Да, кажется, что он и сам не прочь избавиться от меня. У меня всё же есть весомое преимущество — я законный муж Тори, а он всего лишь управляющий моей плантации.
Что ж посмотрим, кто кого.
Глава 44. Фернандо
Мигель, как с цепи сорвался, кидается на меня, того и гляди сорвётся и устроит драку, как тогда на палубе корабля, когда мы познакомились. Тогда мы оба выбились из сил, но никто не взял вверх, зато сейчас Мигелю подфартило.
Моя беда, но не вина, что я люблю жену друга. Я чётко понимаю, что женщина друга табу. Я не рассчитываю на близость, но никто не запретит мне любить её.
Чёрт подери, да, чего он такой ревнивый-то, у меня с его женой даже намёка на флирт не было.
Держи себя в руках, Фернандо, ради Тори, да, ради себя, наконец.
Бедная брошенная девочка. Сколько же она пережила в своей жизни и сколько ещё придётся хлебнуть горя, один бог знает.
Когда я увидел её в первый раз, то даже не обратил внимания. Единственное чувство, которое я испытывал к ней тогда — презрение. Разве может порядочная девушка согласиться с тем, что её как наложницу восточного паши будут разыгрывать в карты. Я считал, что она не заслуживает ни моего внимания, ни уважения.
Да, ещё эта дурацкая привязанность к дону Смиту до сих пор выводит меня из себя.
Я помню ту минуту, когда с уважением посмотрел на неё. Это было, после того как я нашёл её на берегу ручья и вместо того, чтобы биться в истерике оттого, что лошадь понесла, она изучала растения.
Потрясение от её необычного для женщины поведения заставило меня взглянуть на неё с другой стороны.
Бог мой, лучше бы я её продолжал презирать.
Тогда бы я не видел, какая она необыкновенная. Красивая. Умная. Бесстрашная. Справедливая.
Через некоторое время у меня появилось любопытство, которое окончательно меня сгубило. Она так много знала и умела применять свои знания.
В ней определённо есть загадка. Монахи научили её разбивать плантации. Могу поставить своё готовое жалованье против дырявой шляпы Мигеля, что монахини здесь ни при чём. Какую-то тайну скрывает моя любимая Тори.
То, что она стала женой Мигеля просто счастливый случай. Он всегда был любимчиков у фортуны. Вот только понимает ли он, как же ему повезло обладать такой женщиной, как Тори.
Не могу не добавить ложку дёгтя в бочку мёда. Он должен знать, что пока он решал свои проблемы, его жену тут методично убивали.
— На твою жену пытались убить с самого твоего отъезда, — пытаюсь донести до него всю сложность ситуации. — А она ещё смогла засадить четыре плантации кофейных деревьев, собрать урожай и сбыть его в Европу.
Мой друг, наверно лучше сказать бывший. Странно, что наша дружба не выдержала проверку женщиной. Ревность, рифы о которые разбился крепкий фрегат мужской дружбы, проверенный годами, голодом и опасностями.
— Неужели ты думал, что я не знаю, кого беру в жёны? — кривая улыбка Мигеля больше похожа на волчий оскал. — Да, я любил её ещё до встречи. Она приходила ко мне во снах, и ты думаешь, что я просто так уступлю её тебе?
— Я не прошу тебя уступать, — тяжело вздыхаю я. — Не неси такое дерьмо. С какой стати я бы стал тебя просить?
Неужели он думает, что если бы мне позволили моральные принципы то, я бы дожидался его возвращения. С чего бы?
— Если бы хотел увести её у тебя, то лучшего времени, чем твоё двухмесячное отсутствие и придумать нельзя, — горько усмехаюсь я.