Анастасия Васильевна беседы не поддержала, и дядя Саша умолк.
У диспетчерской дымил паровоз, притянувший из центрального поселка пустые платформы. Они сели на первую платформу. Ехали медленно, рискуя свалиться под откос. Дорога зимняя: насыпь расползлась, рельсы ходили ходуном. Платформа качалась, скрипела. Дядя Саша уснул. Ничто вокруг не ласкало глаз. Мхи, болота, мелколесье. Леспромхоз пренебрег тонкомерным лесом. Директор рассудил: «Зачем тратить время на рубку мелкоты, когда в Карелии столько великолепных деревьев?»
Дорога шла на подъем. Паровоз трусил по искривленным рельсам, пыхтел, жалуясь: «Как мне трудно, как мне трудно»… Изредка попадались сваленные по обе стороны узкоколейки груды древесины. Это — аварийный лес. Дорога не выдерживала груза, и платформы с древесиной опрокидывались. Машинист остановил паровоз, постучал гаечным ключом по рессоре и выругался. Однако на этот раз паровоз дотянул до переезда, забрал груженые платформы и направился на центральный склад.
Дядя Саша против обыкновения утратил свою словоохотливость, когда Анастасия Васильевна повела его по вырубке. Он начинал догадываться, почему лесничая хмурилась в его избе.
На вырубке недавно закончилась валка леса. Пни, еще желтые и свежие, блестели под солнцем и походили на круги сливочного масла. Дядя Саша немного приотстал. На его лице было такое выражение, будто он искал случая улизнуть. Он виновато заморгал, когда Анастасия Васильевна остановилась у большого черного пятна, «кострища», где сжигались сучья и ветви спиленных деревьев.
— Дядя Саша, вы это называете: «обработать кострище?»
Лучше бы ему провалиться сквозь землю, чем слышать такой вежливый вопрос!
— Казни, Настасья Васильевна, виноват. Сбил меня с толку Гаврила Семеныч. Пойдем, говорит, на тетеревиные тока, потом доработаешь. Соблазнился я… Каюсь. Опосля времени никак не выкроить, все в бегах. И посевная подкатилась, как на грех.
Темные, в ревматических узлах руки лесника мяли шапку, которой он вытер потное лицо, рыжие усы раскаянно повисли. Смотрел он в сторону, переминаясь с ноги на ногу.
Анастасия Васильевна укоризненно покачала головой:
— Не ожидала я от вас этого, дядя Саша. Можно подумать, что вам надоела работа лесника. Обходы, охрана, а тут еще кострища? А, может, и верно надоела, а?
В глазах лесника промелькнула обида. Разве он плохо работает? Разве он и его Лизуша отказывались сеять лес? Ребятишки и те копались в лесной земле… Уж больно строга Настасья Васильевна. Сама понимает, плата лесникам маленькая, а спрос с них большой. За все в ответе, и за старый лес, и за новый, что еще не родился.
— Переделаю я кострища, Настасья Васильевна. Лизуша поможет. Грабли я в кустах припрятал.
Дядя Саша пошарил в ближних кустах, достал грабли.
— Дайте-ка их мне.
Анастасия Васильевна тщательно смешала пепел кострища с верхней подстилкой, разровняла граблями площадку — будущее ложе для семян деревьев. Семена на кострище забросит ветер, они приживутся на благоприятной почве, дадут всходы.
Дядя Саша следил, как старательно ворошила лесничая пепел кострища, переходила от площадки к площадке с таким видом, будто она одна на вырубке. Что ж, так и стоять ему целый день? Он не пень, а живой человек. Провинился, поругай, взыщи, а не казни человека молчанкой.
— Дядя Саша, возьмите.
Слава богу, не очень осерчала!
Дядя Саша обрадованно ухватился за грабли. Конечно, он переделает ту работу, и на совесть, пусть она не тревожится. Анастасия Васильевна слушала дядю Сашу, задумчиво поглаживая ветвь молодой елки.
— Дядя Саша, вы знаете, что в нашей работе самое главное?
Лесник собрал морщины на лбу:
— Да-к, оно известно… работа есть работа. Честно выполняй что положено, Старайся… Ну, и прочее.
— Самое главное, дядя Саша, любовь к лесу. В инструкции это не написано.
— Да к, мы понимаем, Настасья Васильевна… — начал было дядя Саша и вдруг завопил, роняя грабли: