— Идемте. Я помогу вам найти мастера, — смущенно сказал Тойво и покосился на товарища. Иван с сердцем плюнул и отвернулся.
— Молодец, парень! — Дядя Саша обрадованно тряхнул Тойво за плечи, — Ты, сынок, настоящий комсомолец. Лес-то наш, народный, его беречь надо. Мастер что-то, видать, напутал с чертежами. Выправит! Ступай, ступай, милок, с Настасьей Васильевной.
— Дурень! — мрачно бросил Иван уходившему Тойво.
— Эх ты, пережиток! — укоризненно покачал головой дядя Саша. — Сознательности в тебе ни на грош.
Иван исподлобья посмотрел на лесника:
— Тоже воспитатель нашелся! Мне монету не за сознательность платят, а за работу.
— Отсталый ты человек, Иван, — Дядя Саша бросил окурок цыгарку в ямку, засыпал землей. — Помоги-ка, лучше, укрепить пикетные столбики. Вишь, как их разворотили!
— А наряд ты подпишешь? Лесничество заплатит?
— Ах ты жила! Душа скаредная, — возмутился дядя Саша, плюнул, взял топор Ивана и направился в глубь куртины.
Ишачить на вас — дураков нема, — пробурчал Иван, укладываясь на ватник, брошенный на груду сухого вереска. Уснул он под мелодичное посвистывание рябчиков и тихий шелест осиновой листвы.
Рабочие склада сказали Анастасии Васильевне, что Куренков уехал на соседний участок. Тойво приуныл. Не избежать ему наказания за своеволие. Может, вернуться? Когда мастер приедет? И технорука нет. Он обрадовался, когда раскряжевщик попросил его немного поработать пилой. Безделье мучило его.
Работа на складе кипела. На магистральном волоке показался трактор. Машина тянула большую пачку древесины. Разметчик заторопился, отмеривая резы. Тойво распиливал, рабочие откатывали раскряжеванный лес к краю эстакады, спешили освободить место. Трактор, пригибая настил, пополз по горбу эстакады. Залязгали гусеницы, густо облепленные болотной грязью и прошлогодней травой. Разметчик — пожилой, сухощавый и очень юркий, скользнул быстрыми глазами по внушительной пачке древесины и одобрительно крякнул.
— Шесть кубиков, не меньше. С Филиппычем простоя не будет.
Тракторист жадно пил воду. Рослый, широкоплечий, с крупными чертами, руки чернее сажи, лицо тоже черное, комбинезон пропитался мазутом. Его знали все лесорубы Карелии, как инициатора соревнования за лучшее сохранение механизмов. Не так давно он приехал в Хирвилахти из сибирского совхоза, начал чокеровщиком, потом получил машину и после упорного труда вышел в лучшие трактористы-трелевщики республики.
— Эй, осторожней! Пришибу! — гаркнул чокеровщик, возясь у пачки.
Анастасия Васильевна поспешно отошла в сторонку. С тракторного щита один за другим падали хлысты, освобожденные от чокеров. Настил содрогался от тяжелых ударов. Тракторист отвел машину к будке, заправил березовой газочуркой и, не обмолвившись ни единым словом с работающими на эстакаде, направил машину к пасеке. Разметчик, берясь за мерку и топор, сказал, обращаясь к Анастасии Васильевне:
— Характерный человек наш Филиппыч. Минуты жалеет на перекур. Скромняга. Другой бы на его месте нос кверху. Как же! Три тыщи часов откатал на своем тракторе, и ни одной значительной поломки. Об нем и в газете, и по радио, министр письмо прислал. Пятнадцать тысяч кубиков древесины притянул на склад. Это тебе не баран начихал. С Филиппычем щели в кошельке не увидишь.
— Вы не знаете, где технорук? — спросила Анастасия Васильевна разметчика.
— С главным на шестом.
— Баженов в лесу?
— Я и говорю: был у нас и на шестой уехал с техноруком.
Разметчик занялся своим делом. Вернулся раскряжевщик и отобрал у Тойво свою пилу. Откатчик, сваливая на тележку раскряжеванный лес, спросил у Тойво, почему он слоняется по складу. Тойво молчал. Два сортировщика крючьями подкатили к краю эстакады несколько бревен, сбросили на тележку и велели откатчику двигать. Откатчик — здоровенный мужик с угрюмым скуластым лицом, толкнул тележку, обернулся к Тойво:
— Эй ты, оболтус! Будет тебе от мастера на орехи. Привели теленочка на веревочке.