В окошко Парфенов видел, как Ласка прыгала вокруг лесничей, ласкалась к ней. Анастасия Васильевна гладила собаку, трепала за уши и лет онько отталкивала ее, а Ласка восторженно визжала и норовила лизнуть ее в лицо. «Собаку приласкает, а человека зубами хватит!» — злобно подумал Парфенов и тут же отскочил от окошка: лесничая обернулась и взглянула на избушку. Еще подумает, что ему приятно на нее смотреть.
Как хорошо без нее жилось! Полный покой. Свалилась, как снег на голову. Приехала и с первого дня напустилась на всех. Все не по ней, все не так. За что его сняли с должности лесничего? В лесхозе он не шумел, никого не критиковал, ничего не требовал, что давали, тем и довольствовался. Нет справедливости на земле! И директор лесхоза Зайцев как будто искренне жалел, когда сообщал ему о назначении нового лесничего в Хирвилахти: «Управление требует, чтобы лесничие были с дипломом, Гаврила Семенович. Вы бы подучились. Заочно, что ли…» Легко сказать: «Вы бы подучились»… Он не юноша, чтобы сидеть за учебниками.
Конечно, иметь диплом очень приятно. Никто не станет тебе глаза колоть, что ты не имеешь специального образования. Но он столько лет работает в лесничестве, несколько раз бывал на семинарах в Петрозаводске, кое-что читал из специальной литературы. У него опыт. В лесу он посадит любого новичка с дипломом лесничего. А зачем ему в Хирвилахти диплом? Собирать шишки? Тушить лесные пожары? Брать штрафы с лесорубов. Делать отводы леса? Научной работой он не собирается заниматься. Да, он не закончил лесной техникум. Так получилось. Стипендия была небольшая. Правда, его сокурсники подрабатывали, но учиться и работать трудно… Помощи у родителей он не просил, знал, живут небогато.
Парфенов яростно щипал лучину для таганка. Мысль о родителях несколько смягчила возмущенное состояние духа. Он подумал, что, пожалуй, надо послать старикам к празднику рублей двести особо. Родители жили в Ростове у сестры, многодетной вдовы, потерявшей мужа в Отечественную войну. Парфенов писал им редко, ограничивался посылкой денег, но стариков любил. Мать в каждом письме спрашивала: «Когда, Гаврюшенька, женишься?». Парфенов поставил котелок на огонь, подмел пол, сел бриться.
Ласка просилась в избушку, деликатно царапаясь в дверь.
— Перестань! — крикнул Парфенон, намыливая кисточкой щеку.
Собака притихла. Парфенов, морщась, скреб тупой бритвой жесткую щетину. Изволь бриться. Начальник — женщина. На работе, в ее присутствии, подбирай выражения, будто ты не в лесу, а в канцелярии среди девиц. Забудешься, слетит с губ крепкое словцо, она так глянет, что занемеешь. Черт ее принес в Хирвилахти!
Парфенов переменил рубашку, накормил Ласку, вскинул на плечо двустволку — без ружья в глухой лес он не ходил — и, сопровождаемый собакой, лениво поплелся в контору лесничества. Над лесом, в чистом небе, вороны затеяли «воздушные игры». Парфенов, задрав голову, наблюдал за крикливыми супружескими парами. Весна на пороге. Еще земля под снегом, но на солнцепеке первые проталины. Парфенов подумал, что скоро начнутся тетеревиные тока, и вздохнул. Теперь не поохотишься в свое удовольствие. Отравили ему жизнь в милых сердцу краях. Отчитывайся перед лесничей за каждый час.
В усадьбе лесничества, над можжевеловыми кустами, стрекотала сорочья стая. Лайка вспугнула лесных сплетниц. Сороки взлетели, затрещали сердито и, сверкая на солнце мраморно-белыми боками, зачиркали в воздухе острыми ступенчатыми хвостами.
У ворот Парфенов увидел Анастасию Васильевну.
— Поторопитесь! Мотовоз уйдет! — крикнула она ему и, не дожидаясь, быстро пошла к шоссе.
Напрасно Этери ждала мужа ужинать, — Калле выполнял срочный заказ. Раскаленное железо плющилось под ударами молота. Под полосатой тельняшкой Калле перекатывались мускулы, из под кепки, повернутой козырьком назад, выбились пряди светлых полос. Красиво работает Калле. Кажется, играет тяжелым молотом. В горниле пляшет резвое пламя, звенит наковальня, весело насвистывает Калле. Анастасия Васильевна смотрит, как бесформенный кусок металла превращается в руках кузнеца в «орудие рыхления лесной почвы». Конструкцию орудия придумали всем коллективом лесничества: мотыга, но трезубая.
Остывшие головки мотыги Калле насадил на черепки, полюбовался на свою работу.
— Здорово, а? Хоть на выставку.
— Очень хорошо, Калле. Ты просто молодец! — от души похвалила Анастасия Васильевна его работу, — Большущее тебе спасибо. Выручил, дружок.
— Пожалуйста.
Калле повернул кепку козырьком вперед, набросил на плечи пиджак. Анастасия Васильевна собрала мотыги, связала веревкой.