Но был в этой веселой толпе человек, которого гораздо больше беспокоило недавнее прошлое. Руководитель экспедиции Б-32 сидел на парапете у окна, внимательно следя за происходящим. И улыбался про себя, прихлебывая травяной чай: он видел, как изменился его друг со вчерашнего вечера. Владимир Семенов встретил Ямакаву почти одиннадцать стандартных лет назад, когда тот только возвратился из своей первой развед-экспедиции. «Пока я готовил группу к освоению Рая, ты успел слетать во второй Ад и не просто выполнить миссию, но и вернуть оттуда людей, причем не отчаявшихся случайных одиночек, а сплоченную команду. Настоящее чудо. Все эти годы ты был для меня примером того, как надо справляться с бедами и невзгодами, даже самыми чудовищными. Иногда мне кажется, что ты выкован из смелости, рассудительности и нескончаемой энергии, и каждый день, каждым своим действием, вопреки всему, ты делаешь этот мир хоть немного, но лучше».
Вчера Семенов узнал, чего Ямакаве все это стоит. Владимир нахмурился, вспоминая тот страшный момент. Погасший, словно мертвый взгляд друга, спасшего мечту всей его жизни. И вновь остро ощутил собственную неспособность хоть как-то помочь.
«С сегодняшнего дня все будет иначе! Хотя ты и сам это знаешь». Руководитель экспедиции усмехнулся про себя, наблюдая, как его главный планетолог грубыми, но уверенными стежками штопает пропасть, что сам и создал между своими людьми и командой спасателей. Вроде бы та же ситуация, та же манера откровенной манипуляции, но теперь все это не вызывает в собеседниках раздражения. Серж виновато отводит взгляд. Персиваль хлопает его по плечу, подхватывает со стола кепку, и парни направляются к выходу. Им, как самым опытным пилотам в составе экспедиции, сегодня предстоит не один рейс на орбиту и обратно. Арчибальд идет последним, на ходу одним глотком допивая мятный чай. Перед самым выходом вновь оборачивается на Вернона. Толпа уже начинает редеть, но вряд ли кроме этих двоих кто-то еще в этом зале может похвастаться тем, что они могут видеть друг друга поверх голов через весь холл. Арчи кивает, то ли Ямакаве, то ли своим мыслям, и делает шаг наружу, в сияющее летнее утро.
Одновременно мимо него внутрь шагает… «Вот так, наверное, люди представляли себе эльфов». Дебора. Рослая, а поднятая сдвинутыми на лоб ДР-очками густая грива делает ее почти такой же высокой, как Сильвергейм или лидер планетологов. Рыжие волосы, подсвеченные ярким солнцем, похожи на пламенеющий нимб. Резкие и обычно кажущиеся мальчишескими черты лица будто выточены из полупрозрачного мрамора. Блик от чего-то внутри помещения на секунду вспыхивает в голубых, цвета вековых ледников, глазах.
Семенов видит, какое усилие требуется Сильвергейму, чтобы отвести взгляд и не замедлить движение. Вернувшаяся же с дежурства возле Ковчега Дебора Совинсон, казалось бы, не замечает внимания лидера спасателей, направляясь напрямую к своему непосредственному начальнику. Ямакава едва заметно салютует ей кружкой.
В этот момент Семенова наконец захлестнула царящая вокруг суета.
* * *
Наземная база, 2550-07-05 07:45
Ростислав Шмидт тихонько насвистывал веселый мотивчик, делая пометки в своем планшете. В отличие от остальных спасателей ему предстояла задача гораздо менее захватывающая, чем даже грузовые перевозки с орбиты: с момента первого спуска на Вудвейл, еще до деактивации Ковчега, Расти вместе с замом главного архитектора Седзимой отвечал за инструктаж по безопасности. Скучная и в меру бессмысленная обязанность, к которой парень, тем не менее, относился со всей серьезностью. Увидел своих товарищей, выходивших из жилого корпуса, приветственно махнул рукой. Затем секунду подумал и нагнал идущего последним Сильвергейма.
― Арч, что за фигня?
― Где? ― Тот даже не обернулся к другу.
Шмидт забежал чуть вперед, пытаясь заглянуть ему в глаза. Это было не сложно, даже когда лидер спасателей смотрел себе под ноги: обладатель генетического комплекса Bear, он был как минимум на полголовы выше любого из своей команды. Яркий голубоглазый блондин, солнца Вудвейла успели просыпать на широкое открытое лицо горсть веснушек. Расти все ждал, когда на это лицо и в эти глаза вернется ставшая такой привычной за восемь лет веселая улыбка, но Сильвергейм продолжал хмуриться.