– У тебя все хорошо, моя дорогая? Ты выглядишь сегодня лучше, чем когда-либо…
Она не ответила, а только прильнула к нему, и он почувствовал ее тело, округлившееся – как это положено любой матери – после беременности.
– Папа сегодня утром все рассказал, Пауль. Как же это жестоко, именно сейчас. Но мы должны смириться – так угодно Господу.
Держа ее в своих объятиях, он радовался тому, что она так стоически вела себя, иначе бы он сам не смог сдержать слез. Пауль остро чувствовал, что мог потерять. Было горько прижимать к сердцу любимую женщину, зная, что придется оставить ее надолго, если не навсегда.
– Пойдем наверх, дорогая, – тихо произнес он. – Хочу побыть несколько минут наедине с тобой.
Держась за руки, они поднялись вверх по лестнице, прокрались, словно два вора, по коридору и проскользнули на третий этаж.
Пауль открыл дверь в комнату Китти, которая после ее замужества оставалась свободной и служила спальней для гостей. Устав от быстрой ходьбы, Мари опустилась на голубую софу Китти, Пауль сел рядом. Он молча притянул ее к себе и начал целовать – взахлеб, как будто своими поцелуями мог вложить в одно это мгновение всю ту нежность, что испытывал к ней. Внизу мама позвала Августу, чтобы узнать, не вернулись ли господин директор и молодой господин. Он не расслышал, что ответила Августа, да ему уже было совсем не до этого.
– Я горжусь тобой, Мари, – шептал он ей на ухо. – Ты такая сильная. Такая мужественная. Поверь, в душе у меня бушуют такие страшные бури. Я бы поспорил с судьбой, только чтобы остаться с тобой – это сейчас мое единственное и самое большое желание.
– А ты давно уже знаешь? – спросила она.
– Не более часа…
– Они не говорили нам…
Ему показалось, что она произнесла эти слова со скрытым упреком, и покачал головой.
– Они сделали это ради нас, Мари, поэтому я не могу сердиться.
– Наверное, ты прав…
Он слегка забеспокоился, когда увидел, как Мари нахмурила свои темные брови – она делала так всегда, когда ей что-то не нравилось. Она не любила властный нрав его отца, уже не раз возражала ему, а он, Пауль, должен был как-то улаживать их отношения. Теперь же Мари остается одна, без его поддержки, он только мог надеяться, что благоразумие жены убережет ее от лишних конфликтов.
– Папа так счастлив, что у него теперь есть внуки, Мари. Большей радости доставить ему ты не могла.
– Я? – Она лукаво посмотрела на него. – Я думаю, ты тоже принимал в этом участие.
– Ну, конечно, так оно и есть.
– Даже если доля твоего участия была совсем крошечной…
– Ну, моя дорогая, не совсем уж и крошечная…
– Нет-нет, крошечная…
И она показала большим и указательным пальцами промежуток – ну вот с булавочную головку, не больше. Наморщив лоб, он наклонился к ней.
– Да, крошечная, но все-таки решающая, – с триумфом произнес он.
– Ну, это все равно что бросить монету в автомат…
Какой же она была дерзкой, его любимая жена. Теперь она заставила его рассмеяться, а в наказание он крепко прижал ее к себе и начал осыпать поцелуями – до тех пор, пока она не попросила его смилостивиться над ней.
– Так какой же была моя доля? – продолжал настаивать он, когда Мари простонала, что он ее сейчас задушит.
– Внушительная, мой милый.
– Внушительная? Нет, этого мне мало.
– Пауль, прекрати… я уже правда задыхаюсь… Пауль… любимый мой… возлюбленный… отец моих детей…
Она попыталась побороть его, прижав обе руки к его груди, чтобы оттолкнуть, но ей это не удалось. Он любил эту игру, он любил свою строптивую Мари, свою дерзкую, соблазнительную, умную, а иногда ужасно вздорную супругу. Как часто они устраивали в своей спальне такой невообразимый хаос, а утром, проснувшись, вновь старательно наводили порядок, чтобы не дать ни Эльзе, ни Августе повода посудачить.
– Ну скажи, иначе не отпущу, – простонал он и опять обнял ее.
– Твоя доля гигантская, мой повелитель. Бесконечно великая. Как океан и космос… Ну, теперь достаточно? Или ты хотел бы называться еще моим Богом?
– Ну, не помешало бы.
– Да, очень на тебя похоже…
Она провела пальцем по его коротким волосам на затылке, и он затрепетал – нежное прикосновение возбудило его до крайности. О, злодейка-судьба не оставила ему даже одну-единственную ночь любви с его Марией, она гнала его на поле битвы именно сейчас, когда Мари еще не оправилась после родов. Так что ему останутся только воспоминания. Уже сейчас он предчувствовал, что его фантазии наградят его и счастьем, и болью одновременно.