Она вскочила, собираясь догнать Алисию, но Иоганн Мельцер своим решительным тоном помешал ей.
– Я должен с тобой поговорить, Мари. Сядь сюда и послушай!
Мари миг поколебалась, но потом все же решила остаться. Хотя бы только потому, что от возбуждения лицо Иоганна Мельцера побагровело, и она боялась, что с ним опять случится инсульт.
– Жаль, что этот разговор начинается со ссоры, отец, – сказала она, садясь на свое место. – Ну говори же, я слушаю.
Она терпеливо выслушала его, заранее зная, что он ей скажет. Кормилица! Ей нужна помощь. Она не может одна накормить двоих. Она стала похожа на приведение…
Наконец он исчерпал запас слов, хотел сделать глоток кофе, но его чашка была пуста. Мари уже взяла кофейник, чтобы помочь, но ему не понравился этот жест, и он метнул в ее сторону холодный взгляд.
– Я жду, когда ты решишься взять кормилицу!
Мари снисходительно улыбнулась и объявила, что подумает об этом, хотя понимала, что тактика затягивания ничего не даст.
– У тебя было достаточно времени на раздумья, Мари.
В этот момент из детской донеслись так хорошо знакомые ей звуки – хныканье и писк. Ее натренированные уши тотчас различили двухголосие – это проснулся маленький Лео, разбудив и свою сестру.
– Мне очень жаль, отец. – Она поднялась, чтобы бежать наверх. – Ты же слышишь, я нужна твоим внукам.
– Ничего, ничего! Сначала я хочу получить твой ответ. Хватит ходить вокруг да около!
Мари видела, что у него подскочило давление: покраснело не только лицо, но и шея с ушами. С другой стороны, нельзя же потакать этому упрямцу только потому, что это угрожает его здоровью.
– Ну, хорошо. – Мари повернулась к нему. – Я не хочу никакой кормилицы. Я буду кормить своих детей сама. И точка!
Иоганн Мельцер сидел неподвижно, уставившись на дверь, которую только что закрыла за собой его невестка. Как она сказала? Все! Точка! Она отказалась. Пошла против него.
– Дочь этой Хофгартнер. Такая же упрямая и неприступная, как ее мать. До самоотречения…
Его захлестнула волна гнева. Он не потерпит, чтобы она загубила и себя, и его внуков! Он встал и поковылял к двери, но как раз в этот момент его левая нога снова онемела, и ему пришлось ухватиться за комод.
– Завтра же найму кормилицу! – бурчал он, проходя по коридору. – И неважно, понравится это госпоже Мари Мельцер или нет!
Эльза, шедшая в столовую с пустым подносом, в испуге остановилась, лицо ее выражало такое отчаяние, как будто этот гнев относился к ней.
– Извините, господин директор, – прошептала она. – К вам гости.
– Гости? – проворчал он. – Кто бы это ни был – я на фабрике. Дай пальто. Шляпу. Гамаши…
– Хорошо, господин директор. Там внизу в холле ваша дочь Катарина.
Он собирался сам заглянуть к ней, теперь же остановился и глубоко вздохнул. Китти! Пожалуй, не проходило и дня, чтобы она не появлялась на вилле. Понятно, что у Бройеров она не чувствует себя так, как дома, особенно сейчас, когда Альфонс на фронте. Да это даже кстати, что она пришла. Может, она как раз поможет ему.
– Папочка! Да где же вы все? Где мама?
На ней был просторный голубой жакет поверх длинной узкой юбки. Кто не знал об ее интересном положении, пожалуй, по-прежнему не смог бы догадаться.
– Ах, милостивая госпожа банкирша, супруга директора банка господина Бройера, – пошутил он, прекрасно зная, что она терпеть не могла этот титул.
– Ах, папа! Не успела я войти в дом, как ты начинаешь меня злить. Никакая я не банкирша, деньги и векселя меня совсем не интересуют. Это епархия Альфонса. Бедняжка, его последнее письмо было весьма удручающим. Думаю, ему там приходится тяжко. А от завтрака что-нибудь осталось, папочка? Думаю, мы с моим малышом страшно голодны. К тому же мы только что были у доктора Грайнера. – Она бросилась ему на шею и поцеловала в обе щеки, между тем заметив, что он весьма возбужден и потому неплохо бы ему отдохнуть. – Ну а где же мама? У себя наверху? Уж не заболела ли она?
– Да нет. Просто небольшое недомогание, ничего особенного. Пойдем в столовую. По-моему, еще остались ветчина и масло, может, и кофе. Я хотел бы сказать тебе пару слов относительно Мари.
И он повел Китти в столовую, а она взволнованно поведала ему о том, что доктор Грайнер слушал сердцебиение ребенка.
– Он приложил к животу такую большую трубку и смог расслышать, как бьется маленькое сердце. Как же это чудесно, что в моем теле развивается новая жизнь. Я чувствую, ребенок будет ужасно сильным, таким же, как ты, папочка, – тараторила она, накладывая на хлеб в три слоя ветчину. – Представляешь, каждое утро ровно в семь этот маленький мучитель начинает резвиться в моем животе. Полагаю, он приверженец отца физкультуры Яна и делает утреннюю зарядку. – Она откусила от бутерброда кусок и тут же затараторила дальше: – Ну что, Пауль написал? Нет? У меня тоже от него ничего нет… Мама тебе уже сказала, что в зеленое платье я не влезаю? Это просто катастрофа – скоро мне придется завернуться в простыню, потому что все мало́. Придется разорить гардероб Мари…